По возвращении от рентгенолога, малость оклемавшись, я подошел к соседу и спросил: что ему надо? Не могу ли быть чем-то полезен?
Был ответ: «Уже ничем… Я умираю».
В центре холла за журнальным столиком сидела компания картежников. У них был перерыв или, может, не хватало четвертого. Один из игроков изобразил на лице характерную мину в сопровождении жеста: дескать, товарищ просто не в себе.
Хорошо помню: это было с четверга на пятницу. Сосед за углом беспрерывно стонал «в голос» всю ночь. Периодически слышалась какая-то возня, стуки, шорохи, прерываемые надрывным кашлем.
На рассвете все стихло. В коридоре зажгли верхний свет. Туда-сюда бегал медперсонал. Настало время пересменки.
Во мне опять взыграло профессиональное любопытство. Сосед был в прежней позе: сидел поперек своего ложа; босые ноги на паркете, рядом с разбитой тарелкой. Тут же стояла «утка», заполненная до края кровавой мочой; возле кровати большая лужа… Облик тоже был непрезентабельный: лысый череп «сидия» прикрывал носовой платок, как это часто делают любители острых ощущений перед подачей в раскаленную каменку эликсира из семи и более трав.
Тягостная картина рождала противоречивые мысли. Можно было подумать, у больного крыша поехала или же все ЭТО вытворялось со зла, в отместку за равнодушие больничного персонала к беспризорному пациенту… Так что злюку беспалатного все-все в отделении давно раскусили, один лишь я, неискушенный свежачок, очевидные фокусы-покусы принимал за чистую монету. Впрочем, едва лишь подумал я об этом, сам себе стал противен.
После назначенных процедур впал я в забытье, через какое-то время был разбужен переворачивающими душу причитаниями, всхлипываниями. На сей раз в холле не было ни души. Оказалось, я не один. Из-за барьера кафедры для медперсонала выглядывала белокурая головка, увенчанная накрахмаленным чепцом. Я думал, постовая делом занимается, она же с упоением чистила свои ноготки. Доносился только беспрерывный — с надрывами сиплый кашель. Босиком бросился я за угол, и мне буквально на руки упал, будто поваленный вихрем, застоявшийся ржаной сноп. Я завопил вне себя благим матом.
— Да помогите же кто-нибудь!
Тут и мне самому стало плохо. Собрав волю в кулак, держал я еще теплое тело покойника в своих объятиях до тех пор, пока не подоспели люди в белых халатах.
Заплетающимися ногами поплелся в свой закут, под куст китайской розы. И уже не помню, как рухнул на подушку. Кто-то дал знать обо мне дежурившей Баймаксановой, моему лечащему врачу… Приволокли капельницу, одновременно кто-то делал инъекции. К вечеру стал я мало-мальски соображать. И впервые в жизни потребовал под себя стеклянную «утку».