— Так он псих на всю голову, блин! Он тебе еще не то увидит, он тебе динозавра увидит, — встрял Дубняк. — Вот кого Хохо нашел.
— Но совпадение странное, согласись.
— Какая разница, — устало ответил Савельев, глядя в сторону. — Они самолета не видели.
— Нет, погоди. — Тихонов встал. — Псих видел самолет. Псих видел мамонта. Мамонт был — допустим, что был. Значит, был и самолет, там где псих сказал. Тропа есть. Знаки на деревьях есть. Значит, псих был тут.
— Вам, газетчикам, лишь бы сенсацию. Мамонты… Мамонты вымерли. Ты представляешь, сколько тут этих сосен со знаками? Все это бредовая затея была с самого начала.
— Э, ты это брось, — насторожился Тихонов. — У нас все равно других зацепок нет пока.
— Но если псих был здесь и видел самолет, почему его эти не видели? — задумчиво произнес Окунев.
Тихонов помолчал.
— Кто их знает, что они видели. Люди видят то, на что смотрят. Мог ли самолет входить в круг их интересов? Ну подумаешь, железная птица. Охотиться на нее нельзя, стоит ли зацикливаться?
— Прямо, железная птица. Они же не отсталые. Шаман вообще сказал, у него радиоприемник есть.
— Да нет у него ничего, — рассердился Савельев. — Сам подумай, откуда? И это же регистрироваться надо — что, так вот он пришел в своих перьях, я арийский шаман, хочу быть радиолюбителем?
— Не надо регистрироваться, — возразил Окунев. — Это вам не двадцать лет назад. Сейчас никому нет дела, и слава богу. Сейчас даже без паспорта можно жить, и никто тебя никогда не достанет — нет твоих данных, и все, для государства ты не существуешь! Может, у него и есть приемник. А если у него есть приемник, он может что-то услышать.
Савельев не хотел спорить. Все не ладилось, все шло не так. Оказалось, что в этой глуши полно людей, и все они на всю голову двинутые, нет среди них только тех, кого они ищут. Может, сигналы вообще были не от них? Что, если все они были от разных людей, от таких, как ратмановские крепостные, как этот шаман… Много ли еще здесь таких мест, где живут люди, никем не замечаемые и никем не разыскиваемые, связанные друг с другом только эфиром? Выходит, все погибли? Он отбросил эту мысль. Сигналы были, и надо искать. Что, если именно в этот момент они выходят на связь? Достать приемник, поймать… Нет, рано. Надо ночи дождаться. Пусть эти все спят, а он попробует. Будильник поставить…
Но будильник ему не понадобился, он проснулся сам, как Штирлиц, за десять минут до сигнала, осторожно перелез через храпящего Тихонова — вот кто должен бы спать, как Штирлиц, фамилия обязывает — и вышел в горницу. Времени был час ночи. Он подготовил аппаратуру и стал слушать ночной эфир, хрипящий и стрекочущий, потрескивающий и покряхтывающий, свистящий и шипящий, потусторонний. Слушая его здесь, в этом странном доме, в странном месте, среди странных людей, окруженный необитаемой на первый взгляд, но хранящей свою тайную жизнь тайгой, с шаманами и мамонтами, духами и крепостными, с этими невозможными смещениями пространства и времени, Савельев очень хорошо понимал тех, кто соблазнился феноменом электронного голоса, кто часами просиживал в эфире, выслушивая голоса с того света или из параллельного мира — и действительно слышал их. А из этого ли мира были те голоса, которые он сам лично слышал, которые и привели его сюда? Савельев этого уже не знал. Как же так, спросите вы, такой разумный человек, пусть романтик, немного фрик, но все же врач, образованный малый, и вдруг готов поверить в такую антинаучную чушь? Готов, еще как готов, ведь на дворе ночь, а ночью человек дезориентирован, деморализован, критический разум его засыпает, и остается голая душа, открытая любому безумству и любому безумию. Вот и страшные истории рассказываются на ночь — не потому что в темноте страшнее, а потому что в темноте во все легче верится. В черную простыню. В мамонта. В голоса мертвых. В любовь и смерть, в конце концов. Поэтому не будем судить Савельева строго, сами не застрахованы. Тем более что как раз в этот момент из приемника донесся наконец голос: