— Ты сама его дашь.
Но пауза сказала мне, что он не уверен. Не уверен, что сегодня все получится.
Я тоже не знала, гожусь ли я для счастливых финалов.
— Хорошо. Конечно. — Я опять устала. Я чувствовала себя тяжелой, неповоротливой, как будто если я сейчас засну, то уже не проснусь. — Сыграешь мою песню?
— Ты меня не загрызешь, если я ошибусь? — Не дожидаясь моего ответа, он сел на скамью. Не так, как настоящие пианисты, а просто сгорбился, положив запястья на клавиши. — Мне кажется, я не могу ее сыграть без тебя.
— Обманщик! — ответила я, пролезая у него под руками, как в тот, первый день. Его руки заключили меня в круг, а я сидела на краю скамьи, пытаясь принять форму его тела. Мои руки продолжали линию его рук, мои пальцы лежали на его пальцах. Мой позвоночник повторял дугу наклона его груди. Только сейчас он прижался лицом к моим волосам и резко вздохнул, так отчетливо выражая этим звуком желание, что мне не нужно было читать его мысли.
Он вытащил свои руки из-под моих и положил их поверх моих пальцев. Там, где он касался клавиш, они были теплые, будто живые.
— Джеймс, — несчастным голосом сказала я.
Он взял мою руку и нажал моим пальцем клавишу. Я так отчаянно хотела услышать звук, что мне стало больно.
Клавиша зашуршала, опускаясь, и прошипела, возвращаясь на место.
— Скоро, — сказал Джеймс, — скоро ты сможешь играть на нем так же плохо, как и я.
Я долго смотрела на наши пальцы на клавишах, потом закрыла глаза.
— Они намерены сделать что-то с Ди, — наконец выговорила я. — Элеонор не зря рассказала тебе, как спасти мои воспоминания. Она хочет, чтобы ты сидел у моего костра, а не искал ее.
Джеймс не ответил.
— Ты меня слышал?
Его голос ничего не выражал:
— Зачем ты мне это сказала?
— Что?!
Он повторил, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Зачем. Ты. Мне. Это. Сказала.
— Потому что ты ее любишь, — горестно ответила я.
Он уронил голову мне на плечо.
— Нуала, — промолвил он, но больше ничего не добавил.
Мы так долго сидели там, что свет, падающий на рояль из маленьких окон, сместился — переполз с самых высоких нот туда, где оставались лежать на клавишах наши пальцы.
— Что означает твое имя? — наконец спросил Джеймс, не поднимая лба с моего плеча.
Я вздрогнула, услышав его голос:
— Серая песня желания.
Он повернул голову и поцеловал меня в шею. Я испугалась, потому что поцелуй был невыносимо грустный. Джеймс выпрямился. Я опустила тяжелые веки, позволила ему обнять себя и дышала в такт биению его сердца.
— Не спи, Иззи, — сказал Джеймс, и я открыла глаза. — По-моему, тебе нельзя спать.