— Очевидно, смогу… Рука и нога не совсем еще… Пожалуй, трудновато…
— Нечего рассуждать, раз приказано! — строго проговорил Смирнов.
— Слушаюсь, товарищ гвардии полковник. Приложу все усилия… Но врачи утверждали… — робко заговорила Наташа.
Полковник перебил:
— Прошу без возражений! Какое мне дело до врачей и их утверждений. Завтра в семь пятнадцать вы оба должны вылететь.
— Разрешите узнать задание? — спросила Наташа.
Смирнов рассмеялся:
— Эх! Отвыкла ты от «розыгрышей»… Головин приказал отправить тебя в Батуми на самолете! Сегодня шестое… Вы, капитан Мегрелишвили, должны возвратиться десятого вечером. Отпуск четверо суток. Маловато, но лучше, чем ничего. Полетите на Як-7 с пассажиркой… Ясно?
— Я должен доставить Быстрову в Батуми?
— Так приказано. Наш полк с сегодняшнего дня на отдыхе после девяноста шести дней беспрерывных боев!
— Как мне благодарить вас, Николай Николаевич! — начала Быстрова.
— Комдива благодари. Я тут ни при чем. Кстати, через полчаса улетаю в штаб корпуса. Зашел проститься. Вызван по важному делу…
— Секретно?
— Вероятно, после отдыха базу менять будем. — Смирнов взглянул на часы. — Поправляйся как следует, не ленись писать. Будь здорова! Будьте и вы здоровы, капитан. Счастливо повидать своих. Кстати, захватите у Горюнова письмо отцу…
Последнюю фразу полковник произнес вскользь, как бы не придавая ей значения.
— Письмо отцу?
— Да. Совершенно точно: отцу…
— Я не понял, должно быть, товарищ гвардии полковник. Чьему отцу?
— Что же тут непонятного? Вашему отцу…
Полковник распростился и ушел. Ошеломленный Мегрелишвили продолжал стоять и, глядя перед собой, часто моргал. Когда шаги командира затихли в коридоре, он набросился на Станицына:
— Товарищ майор, вы слышали?
— Слышал.
— Вы тоже знали о полете?
— Представь себе, знал.
— И молчали?
— Молчал!
— Почему?
— По уговору со Смирновым.
— А что за письмо?
— Обыкновенное, на бумаге писанное…
— Кем?
— Нами! Да что вы меня допрашиваете?
— Ну скажите хоть, что там написано? — не унимался Мегрелишвили.
— У отца спросишь. Не бойся. Не ругаем особенно, жаль старика! Пишем, что сынок фашистов обижает…
— Честное слово?!
— Самое что ни есть честное!
— «Обижает»?! Это здорово! За это спасибо… Мне кажется, что мало я их обижаю. Надо бы побольше…
Он торопливо допил чай.
— Спасибо, Наташенька! Пойду оформляться… Я тебя с шиком доставлю!
— Чудесно! Давно не была пассажиркой. С весны сорокового года…
— На этой неделе ты мой второй пассажир! Дней пять назад сбросил в Крыму одного человека… Спецзадание по партизанской части. Он прямо в лес прыгнул… На обратном пути немецкие зенитки в мою честь салютовали! Нарочно покружил над ними несколько минут, чтобы они побольше снарядов израсходовали. Подрывал боевую мощь гитлеровцев. Издержались снарядов на сто, и, как видишь, зря! Правда, об этом я промолчал, — доверительно, понизив голос, сказал Мегрелишвили, — не взгрели бы: в задание не входило… Вы уж меня не выдавайте, Яков Иванович.