— Ничего полезного для нашего правителя.
Джамалудин-паша улыбнулся и погладил кончик носа.
— Очень хорошо. А помимо этого? Как идут ваши дела?
— Весьма неплохо, — ответил преподобный. — Робертс-колледж не меняется. Статья о религиозных обрядах езидов продвигается вполне успешно, скоро выйдут мои новые переводы.
Джамалудин-паша кивал в такт его словам и сосредоточенно смотрел на полы белой накидки. По-видимому, его гораздо больше занимали собственные мысли, он сжимал губы, как бывает при обдумывании сложной моральной дилеммы, потом посмотрел на преподобного и спросил:
— Надо думать, кроме рассказов о ваших академических успехах, вам нечем больше поделиться?
— Нет.
— А Монсеф Барк-бей?
Преподобный развел руками:
— Да, надо сказать, события приняли неожиданный оборот.
— Какой же?
— Монсеф-бей и госпожа Коэн решили, что больше не нуждаются в моих услугах.
— Отчего?
Преподобный собрался с мыслями:
— Непреодолимые обстоятельства. Так они выразились.
— Вы не подозреваете настоящую причину? Вы не потребовали объяснений?
— Они уведомили меня о своем решении письмом, в котором очень ясно говорилось, что они не намерены обсуждать причины. Думаю, у бея денежные затруднения.
Великий визирь надавил на переносицу большими пальцами.
— Так у вас нет никаких предположений о том, что привело к вашей отставке? Не мог ли Монсеф-бей разгадать ваши истинные намерения?
— Это первое объяснение, которое пришло мне в голову, — ответил преподобный.
Он вернулся к случаю в библиотеке. Кто угодно мог заметить, как он берет те бумаги со стола, — Элеонора, господин Карум, госпожа Дамакан, но даже если кто-то его видел, даже если бы он точно знал, что его поймали на месте преступления и поэтому отказали от дома, делиться с великим визирем он уж точно не собирался.
— Я тщательно взвесил каждый свой шаг в доме Монсефа-бея, — продолжал он, — и могу уверенно сказать, что не дал ему ни малейшего повода заподозрить меня.
— Ни малейшего?
— Нет, — преподобный выдержал долгую паузу, делая вид, что он действительно взвешивает каждый свой шаг, — ни малейшего.
— Что ж, — сказал Джамалудин-паша, — остается только сожалеть. К счастью, за Монсефом-беем наблюдают и другие близкие к нему люди.
Он сделал глоток чая, преподобному же оставалось только гадать, кто были эти неведомые соглядатаи.
— А как ваша ученица?
— Госпожа Коэн?
— Да, госпожа Коэн. Вы, помнится, как-то назвали ее вундеркиндом?
Преподобный разжал взмокшие от пота руки, радуясь, что разговор приобретает другое направление.
— У госпожи Коэн поразительные способности к языкам, почти безукоризненная память, а ее пониманию истории и философии позавидовали бы многие выпускники колледжа. Поразительно, всего несколько недель назад она по памяти прочла первую песнь «Илиады». Я говорил вам, что собираюсь написать о ней работу?