А какие с его участка жуки-носороги выползают! А жуки-олени! Там, видимо, даже лисы живут, потому как окрестные собаки очень нервничают, а соседский спаниель даже туда экспедицию пробовал организовать, но быстро вернулся: глаза навыкате, шерсть всколоченная, уже два года со двора не выходит, характер стал отвратительный. То же самое стало с Богданом Лысым.
У него с Васиными зарослями один забор был, вот Лысый и решил в колонизатора поиграть — свой заборик бетонненький подвинуть, сотку-другую отхватить.
Откатился он быстренько с забором вместе. Практически под свой дом передвинул, а о событиях, этому предшествовавших, говорил громко и сумбурно — то ли его укусило там что-то сильно, когда он экспансию посредством забора проводил, то ли просто по мордасам отходило, он сам не понял, но кузнечиков видел размером со среднюю собаку. Как удачливый рыбак, показывал взмахами рук размеры кузнечиков и плакал. А еще про бабочек-грызунов рассказывал: у них место хоботков зубы и хари злобные.
— Не надо было лезть! — жестко отреагировал на размеры кузнечиков сосед с мачете (это у которого студенты кубинцы). Хватит вам того, что у вас рай за забором. Вася покойный еще при жизни хотел себе что-то такое устроить. Говорил мне, когда еще разговаривать мог: «Мне еще лет двадцать перекантоваться, а там смерть. В рай хочу, — говорил, — пить надоело».
— Козлина он! Я сожгу там всё! — неслось из красного от обиды Богданова черепа.
— Не-не! И не пытайтесь соваться. Мой Рудик, помните, сунулся, уже второй год под себя ходит, и шерсть клочьями из него лезет. Рай этот не для нас, тем более чужой. Расслабьтесь. Так же лучше. Вот продали бы этот участок, купил бы его какой-нибудь прохиндей, три этажа отгрохал, как это у них принято, машины бы все бензином провоняли, музыка дурная, громкая… а тут зелень, птицы, бабочки летают, — распинался сосед.
— Я на свою бетонку проволоки наверну, ток пущу, хрен у меня полетают, — бормотал Лысый.
Про то, что это рай, и про разговор я недавно узнал, а вот ключ от Васиного рая подобрал только я один, еще в юности.
Это случилось, когда настал мне возраст томиться и пить всякую гадость со сверстниками. Грустным и отверженным совершил я этот поступок и открытие — зашвырнул полупустую бутылку препротивного вишневого ликёра в кущи покойного Васи. Ночью, в пик душевного смятения, я и оказался в дядивасиных зарослях.
Ощущение было, что едешь по узенькой тропинке на велосипеде, и тропинка сама под тебя скатывается. Зайцем, вжав голову в плечи, скользнул я сквозь страшный малинник и еще какую-то гадость дикорастущую и оказался сидящим на древней поваленной яблоне среди кустов жасмина. Сидел я на этом бревне. Без времени сидел. В голове было пусто, а на душе тепло.