Да, все там будет по-другому!
Папа долго искал место для парковки. Обочины миниатюрной улицы под завязку забиты автобусами и такси.
— А ведь раньше это была тихая улочка, везде цветы…
Поверить сложно. Толпы хмурых людей, одетых преимущественно в черное, кучи мусора, лотки со сморщенными чебуреками, запах горелого жира.
— Вон, видишь дерево? Я себе там шалаш наверху делал. Прошлый раз смотрел — еще гвозди оставались и пара досок.
А из-за огромного строительного забора чуть выглядывает крыша того дома, где рос папа. Домик маленький, бревенчатый, с печкой. Пока были живы папины родственники, мы в нем бывали. Уютный милый мир, где у папы с каждой щелочкой в полу и трещинкой на стене что-нибудь, да связано. Домик купили папины предки в 1914 году. А пару лет назад его продали, и теперь тут будет «гостиница», и во дворе уже почти достроены унылые бараки для непритязательных приезжих. И все вокруг густо заплевано.
Но сейчас папа в своих любимых семидесятых…
— К нам приблудилась очень умная дворняжка. Она промышляла вон там. Видишь, в конце улицы, где был арык? Приезжие с автовокзала иногда приходили сюда, садились, опустив ноги в прохладную воду, ставили на травку бутылку вина и выкладывали на газету колбаску какую-нибудь, или пирожки. Собака сидела в засаде, терпеливо ждала, когда люди разуются, выложат закуску и — как молния, неслась за добычей. Р-раз! И нет колбаски. Босиком эту нахальную псину ловить невозможно, а пока обуешься, она уже далеко.
Я еще раз оглядываюсь: ни-че-го-шень-ки… Всего лишь кособокие домишки, много техники и грязный асфальт. А у папы на лице такое написано. И радость, и горе. Это «ничегошеньки» он ведь тоже видит. И где тот беленький мальчик, что мечтал о будущем, сидя в шалаше на дереве?
Трогаю за рукав:
— Пап, пойдем отсюда. Давай не будем снимать. Тут страшно, злые все какие-то. Я тебе потом твою улицу в «Панорамах» покажу, ладно?
Место, где раньше был старый автовокзал, он смотреть не хочет. Все снесли, и там теперь так же грязно, и какой-то очередной базар.
— Башня-то с часами кому мешала? — горестно бормочет папа, не замечая, что я его слышу.
Потом мы едем к его родному кинотеатру, ныне также снесенному. Вместо добротного здания в центре города — озелененный пустырь, посреди красуется «малая скульптурная форма» — пластиковый раскрашенный горный козел. Не его же снимать?
Тогда мы отправляемся к папиной школе. Он потрясенно разглядывает ступени парадного входа.
— Понимаешь, тут же высоко было! Мы же с классом фотографировались четырьмя рядами. А сейчас — всего две ступеньки остались! Это что — так асфальтом со временем все закатали в несколько слоёв? Ой-ей…