Лето в тот год выдалось особенно жарким, и к августу беспощадное солнце выжгло всё живое на измученных, бесконечных просторах Даурии. И даже холодные в тех краях ночи не приносили облегчения, и жизнь поддерживали только надежды на перемены. И когда налетал упругий степной ветер и приносил лёгкие облака, казалось, за ними вот-вот налетят синие тучи и пойдут дожди, долгожданные и живительные. Но тучи проходили стороной, ветер терял силу, оседала красная пыль и всё пространство вновь заполняла густая тоска по несбывшемуся.
Вот и сегодня робкие капли только прочертили полосы на запылённых окнах поезда, что синей змеёй скользил по рыжей степи, и тут же высохли, так и не пролившись на землю. И составу ничего не оставалось, как тащиться дальше, и передыхать, открыв двери-рты у маленьких станций. Только чем там было дышать? Испепелённые зноем посёлочки сами задыхались без воздуха и казались давно заброшенными. Да и какая может быть жизнь в этих серых домишках, прибитых ветрами к бетонным столбам, раскалённым рельсам, гудящим проводам — так, одна нуда, маята, безнадежность. Но какая-никакая, а жизнь там была, иногда из вагона глаз цеплял мужчину, а то вдруг женщину и даже ребёнка.
Только вряд ли кто из живущих в том беспросветном захолустье захотел бы поменяться судьбой с человеком, проезжавшим в тот день и час поездом «Приаргунск-Чита». Прикованный к ножке стола, человек безмолвно покачивался в такт вагонной тряске, рядом застыл его недремлющий страж, так и ехали в духоте, напряжении, неприязни.
Арестант был одним из сотен тысяч узников на наших просторах, но имел свой особый статус. В этом обозначении было много смыслов, был и гаерский — хотел быть первачом? Вот и в узилище получишь по первое число! Много лет назад его привезли в эти степи, везли с запада на восток в Столыпине, что по виду так напоминает почтовый, везли одного в пустом вагоне. Вечерами, когда старшие офицеры уходили к проводницам, расслаблялись и конвоиры. Выпив свои боевые, они носились по вагону и гоготали, как подростки, а, утихомирившись, слушали песни, что на гортанном языке исполнял высокий мужской голос. Видно, вспоминали командировки на Кавказ, а что же верней напомнит, как не язык врага. Да и где эти песни вольно и на полный звук ещё послушаешь? Ну и бог с ними! Вот только досаждала навязчивость этих парней. Один всё пытался угостить арестанта водкой, другой время от времени подходил к сетке, отделявшей зэковское купе от продола, и затевал пустой разговор. Узник понимал: всё это от скуки, ведь подразнить зверя в клетке — самое сладкое развлечение для человека — и остро, и безопасно.