— Останемся и без картины, и без Марины. Коган не такой дурак, чтобы оставлять свидетелей в живых. Да и с нами он обязательно постарается разделаться, — снова остудила я его пыл.
— Что же нам делать? — уныло произнес Роман, откровенно разочарованный тем, что военные действия пока отменяются.
— Попить кофе и все хорошенько обдумать. Потом нужно расклеить листовки.
— Кстати, Ольга Юрьевна, я тут по дороге кофе купил, не знаю, тот ли, — сообщил вдруг появившийся на пороге Сергей Иванович.
Кряжимский, вероятно, слышал мои сегодняшние сетования по поводу пустой банки кофе. Все-таки удивительный человек Сергей Иванович. Все замечает, внимательный, деликатный.
— Сергей Иванович, что там у младшего Когана? — поспешила я с вопросом.
— Брата он не видел, ничего о нем не знает. Молодой человек занимается наукой, пишет диссертацию о волжском купечестве. Ничего о его деятельности или месте пребывания сказать не может. Мне показалось, что его все эти расспросы очень нервируют. Это понятно, приятного мало.
Не густо. В полном унынии мы отправились пристраивать плакаты, в надежде, что они, вернее, обещанное вознаграждение, сыграют свою роль. Я с Ромкой поехала по отделениям милиции, Кряжимский взял на себя государственные учреждения, чаще всего посещаемые людьми: больницы, поликлиники, собесы. Виктор должен был проехать по базарам, вокзалам, железнодорожному и автобусному вокзалам, оставить плакаты в аэропорту, на всякий случай. Мы, конечно, не думали, что кого-нибудь из пропавших вывезут из города таким образом. Гораздо удобнее и проще использовать машину. Но кто-нибудь из встречающих или провожающих мог иметь какие-нибудь сведения о них.
Я вернулась в то отделение милиции, в котором оставила заявление о похищении Марины, с намерением узнать, как идут поиски. Меня направили к некоему Пелесову, занимавшемуся такого рода делами. Очередь, хоть и небольшая, тянулась бесконечно долго. В коридоре, плохо освещенном тусклой голой лампочкой, с давно не крашенными стенами и поцарапанным полом, я чувствовала себя довольно неуютно. Жесткие, неудобные стулья своим противным скрипом только усиливали отчаяние и безнадежность. По коридору, абсолютно не замечая сидящих, сновали люди с папками, занятые своими важными делами. До нас и наших проблем, бед и несчастий им не было дела.
Наконец-то подошла моя очередь. Я раскрыла дверь в кабинет и громко поздоровалась, хозяин кабинета что-то буркнул в ответ, предложил присесть на стул, стоявший у стола. Это был немолодой мужчина с блеклыми уставшими глазами и нездорового серого цвета лицом. От всего его облика, от стола, заваленного бумагами, какими-то папками, от пепельницы, полной окурков, веяло все той же безнадежностью.