Нта ве Укванга! Радуйся, молодые поют для тебя, поют песни, полные страсти и гармонии! Радуйся, имя твое красит тебя; радуйся вместе со всеми близкими, ведь они желают снова видеть тебя, будь спокоен, ни у кого здесь нет к тебе и капельки ненависти! Ни у кого! Нта ве Укванга!
Кто-то подал Полю вертел с говяжьими жилами, скрученными наподобие улиток, жесткими, просоленными, — такого кушанья он никогда еще не пробовал. Поймите, Давид, воскликнул Поль, будто он подсудимый, а я судья, которого он должен убедить в достоверности того, о чем рассказывает. Наконец я был у цели. Впервые за все годы у меня появилось ощущение, что я вижу перед собой настоящую, зловонную, веселую реальность. Я жевал и жевал эти жилы, и казалось, никогда не разжую, но в какой-то момент они вдруг раскрошились во рту — пожалуй, даже растаяли. Нас-то всегда кормили хорошо. Куда бы мы ни приезжали, для нас жарили лучшие куски вырезки, иногда печень, и вот я наконец ел то, что ели те, кто и в глаза не видел ни франка из нашей финансовой помощи. Наши деньги текли в карманы богачей, дети же и внуки людей, встретивших меня во мраке ночи, обречены на то, чтобы гнить в болотах, есть жилы, пить кислое просяное пиво и не знать в жизни ничего отрадного, кроме своих песен, а иногда пары бутылок пива, сваренного на заводе… Ящик именно такого пива притащил в мрачное убежище посланный за ним мальчик — вместе с бутылкой виски «Хайлендер». Ни до, ни после того вечера он никогда не брал в рот этой гадости, клялся Поль, делал все, чтобы не стать продажным, держался подальше от всего дурного, и вот, можно сказать, в мгновенье ока понял: именно в этом заключалась порочность его позиции. Он хотел оставаться чистеньким в этом хаосе, ибо верил: его спокойствие распространится по всем городам и весям. И был при этом тем инородным телом, вокруг которого собирается хаос, — так, солевому раствору требуется инородное тело, чтобы образовались кристаллы. Мы варили суп, Давид, не помешивая его. Жир плавал сверху, осадок же пригорал. Поль рассказал, как, глотая виски, влил в себя кашицу из говяжьих жил, выпил бутылку до дна и сунул мальчику еще одну купюру. Мужчины смеялись, ударяя себя по бедрам, и запели другую песню:
Нгвино рукундо — приди ко мне, милая, приди, подобная небу ясному, я приготовил духи, хочу кропить ими тело твое и радостно петь, пока восторг не опьянит тебя. Мбвира рукундо Инзира йозе вайе — приди ко мне, милая, расскажи о своем пути, не выходи на солнце, ибо коварно оно и может ввергнуть в соблазн избегать встречи со мной.