Невероятно! Больше всего на свете Шейле в этот момент хотелось смыть с себя чужие экскременты. Ее тошнило от одного запаха, витавшего вокруг подобно жуткой ауре, не говоря уже о раздражении на коже. Но самым страшным и нелепым было ощущение полной антисанитарии. В мозгу бился холодный, вязкий и липкий факт: она весь день просидела в чужих какашках. Сумеет ли она оправиться от такого?
Капитан Сомпорн предлагал спасение: мыло и воду, возможность помыться. Однако Шейла колебалась.
— Я не знаю…
— Вода не очень горячая, но чистая. И мыло есть.
Шейла глотнула виски — жидкость пролилась в горло, потекла в желудок, согревая и успокаивая. Пленница изучала Сомпорна, наблюдала за тем, как он пьет. Смотрела, как он сидит — спокойно и уверенно.
Шейла привыкла быть красивой женщиной и понимала, что происходит.
— Вы будете смотреть, как я моюсь?
— Нельзя же, чтобы пленники убегали.
— Мне нужна чистая одежда. Надеть это снова я не смогу.
— Я дам одежду.
Шейла смотрела на Сомпорна и думала, что он похож на многих других мужчин в ее жизни. На актера, с которым она жила, — того, знаменитого, с ямочками на щеках; на известного кинорежиссера — лысого и в очках; даже на того чокнутого продюсера — явно голубой, на вечеринки он желал ходить с девушкой-моделью.
Все они были такие неуверенные в себе, настолько боялись женщин и женского тела, что вынуждены были прятаться за славой, статусом и деньгами. Не способные на близкие отношения, все они хотели доминировать. Хотели чувствовать власть. Как будто равенство с женщиной было равносильно кастрации или могло заставить их члены съежиться и спрятаться в панцирь, как черепаха. Они желали ее, потому что это повышало их статус. Она была так же важна для них, как «мазератти», как загородный дом или часы «Ролекс».
И почему мужчины — такие дети? — частенько думала Шейла. В чем у них проблема? Чего они боятся? Что потеряют, если раскроются и поделятся своими переживаниями с женщиной? Что с ними станет, если они рискнут поддаться, подчиниться, уступить?
«А вдруг им понравится?»
Она стала расстегивать рубашку. Сомпорн, скрестив ноги, уселся на пол, зажег сигарету и смотрел, как она снимает одежду. Она была невозмутима. Ни смущения, ни застенчивости. Надо полагать, привыкла раздеваться на публике; ведь модели так и делают, правильно? Но он никак не ожидал того, что увидит дальше. Шейла расстегнула бюстгальтер — лицо Капитана Сомпорна вытянулось. Груди у девушки были большие и пышные — само совершенство, даже больше, чем просто совершенство, живое воплощение утонченности в стиле японской керамики-«раку». Однако не размер и не форма вызвали такое изумление Капитана. Нет, дело было в цвете ее кожи. Никогда прежде не видел он такой белой кожи… Все тело пленницы было золотисто-коричневое, и только груди мерцали почти прозрачной белизной, точно свежайший кальмар. Соски же были того оттенка розового, что встречался Сомпорну лишь на коралловых рифах. Девушка скинула шорты, обнажая жемчужные ягодицы.