— Нас ждут? — Я мигом проснулся, но продолжал на всякий случай разговаривать сонным голосом. — И кто же это нас ждет? — Не то чтобы я ожидал от нее подвохов, но, как говорится, береженого Бог бережет.
— Нас ждут те, кто ждут. — Судя по жестковатому тону, она засекла мое притворство и была им как-то задета.
Я все же решил проверить, насколько она сечет мои мысли. Ничего, стерпит — я старался думать как можно четче, — на войне как на войне.
Она чуть сморщила лоб, но серьезной реакции не было. Значит, не врала, когда говорила, что этот эффект, успевший уже мне поднадоесть, будет быстро угасать.
— Ладно, дела так дела, — проворчал я, спуская ноги на пол. — Значит, ждут те, кто ждут? Придется надеть пиджак.
Я жестко запретил себе думать, зачем, несмотря на жару, мне понадобился пиджак, и она мою реплику проглотила исправно, даже снисходительно улыбнулась: сыщик, мол, что с него взять… Отлично, мамзель, так держать.
Наскоро одевшись и умывшись, я вслед за ней спустился по винтовой лестнице и проследовал в кабинет профессора.
За столом кроме него сидели еще двое, и мне это не понравилось: три человека за столом всегда напоминают о судебном заседании.
Для меня стояло кресло напротив них, а Полина села у стола сбоку — все в точку, подсудимый и секретарь.
Херня все это, дурацкая лирика, решил я. В конце концов, не таких видал: как сядете, так и слезете.
Они не спешили начать разговор, довольно глупо, с моей точки зрения, переглядываясь, и я стал их осторожно рассматривать, старательно сохраняя сонное выражение лица.
Профессор, как обычно, выглядел этаким европейцем с благостной улыбкой на гладкой физиономии, но сквозь улыбочку было видно, морда у него и в самом деле довольная, надо думать, оттого, что откопал для своих дружков такой экземпляр, как я.
Отсюда следовал первый вывод: на меня хотят сделать какую-то ставку. Слева от старикана сидел человек неопределенного возраста — с одинаковым успехом ему можно было дать от пятидесяти до ста. Из-под круглого голого и с виду очень твердого черепа неподвижно глядели выцветшие белесые глаза. Вылитый Фантомас, подумал я. Третий игрок этой команды выглядел не старше пятидесяти и привлекал внимание черной лохматой шевелюрой с резко очерченным треугольником белых волос над левым ухом, и казалось, что это не седина, а просто такой окрас, как у зверя с пятнистой шкурой. Несмотря на массивность торса, он был по-обезьяньи подвижен и все время ерзал, пристраиваясь в своем кресле. Он ощупывал меня маслянистым взглядом выпуклых черных глаз, с той специфической липкостью, по которой я безошибочно узнавал голубых. Я их и вообще-то недолюбливал, а этот пялился так настырно, что я авансом сделал зарубку, при случае поучить его пристойному поведению.