Еще больше, чем этот педик, меня раздражала Полина. Мало того что она не села рядом со мной, а расположилась по-секретарски, сбоку стола, — она тотчас на него тяжело облокотилась, как-то неуклюже изогнув спину, будто смертельно устала, хотя только что была свежа и непоседлива, как белка на рассвете. Ее платье по-прежнему распирала первосортная женская плоть, но глаза, провалившись в тень, потеряли блеск, и возраст ее теперь не угадывался. Сейчас она вполне канала на монстра и была под стать тем трем красавцам.
— Дорогие друзья, коллеги, единомышленники, — начал профессор радостно, как тамада на грузинской свадьбе, — из этих трех слов вы можете выбрать любое, ибо все они в равной мере к нам применимы. Позвольте представить вам, — он указал на меня широким жестом, — нашего юного друга…
— Вы что? — перебил я. — Мне уже под сорок.
Старый хрен взглянул на меня, будто только сейчас заметил, лучезарно улыбнулся, слегка поклонился мне и продолжал нести ахинею:
— Полагаю, нет необходимости вас убеждать, нас всех уже убедили события, что для пользы и защиты нашего общего дела нам пора учредить некую структуру, осуществляющую функции, условно выражаясь, службы безопасности…
Речь тянулась из его рта, как бесконечная макаронина, которую он не мог ни перекусить, ни проглотить. Помимо его занудства, мне слышался еще один звук — тихий, едва уловимый шелест. Ну что же, значит, в этот теплый вечер я парился в пиджаке не зря. Я извлек из кармана сигареты и зажигалку. Сигареты были как сигареты, а вот зажигалочку я имел необычную, с индикатором работающей электроники. Я ее выменял у одного придурка на то, что подложил под него клевую девчонку, и жуликом тогда себя совершенно не чувствовал — телка того стоила. Она, то есть зажигалка, была потолще обычных, и, чтобы это не бросалось в глаза, я чиркнул ею, держа в кулаке. Сразу же замигал красный огонек индикатора, и, судя по частоте мигания, это был не карманный диктофон, а что-то более мощное. С учетом шелестящего звука напрашивался ответ: видеокамера. Значит, кроме этих троих, у них в конторе, чем бы она ни занималась, есть и другие люди, которые хотят на меня посмотреть, а свои рожи задаром не показывают.
Когда я вытащил сигареты, профессор умолк и уставился на мои руки, будто в них была гадюка, так что прикуривал я уже в тишине, отчетливо слыша шелестение видеокамеры.
— Здесь не курят, молодой человек, — проскрипел он после паузы.
— Я курю везде, — заявил я, сделав затяжку, — это первое условие моего найма. Не годится — могу уйти.
На этот раз молчание длилось много дольше. Я преспокойно курил, а они переглядывались.