— Сереженька-а-а-а…
Валет, опрокинув табуретку, бросился к ней, неловко схватил в охапку и, зажмурившись, словно от сильной боли, прижал Катерину к себе.
* * *
— … и она тебя ждала, босяк, все три года, как шамашедчая! — сквозь всхлипы и сморкания завершила Хеся рассказ о Катеринином житье-бытье.
Наступила уже глубокая ночь, в окне виднелась луна, продирающаяся сквозь тучи, остро пахло солью и поздним виноградом. На столе, нетронутая, стояла тарелка с остывшим борщом и лежали сморщенные жареные бычки.
Сама Катерина говорить, как ни старалась, не могла: она сидела на коленях Валета, обхватив его, словно обезьянка, руками и ногами, прижавшись намертво, уткнувшись мокрым лицом в его плечо, и даже не плакала — лишь часто-часто вздрагивала всем телом. Она сидела так второй час и отказывалась не только слезть с любовника, но даже поднять голову. Валет, впрочем, не возражал; одной рукой он обнимал плечи Катерины, другой беспрерывно гладил ее растрепавшиеся, еще влажные после купания волосы, уже спутав их в паклю, и на вопросы матери отвечал не сразу и невпопад.
— С полгода как подорвал. До того случая не было. Блатной подрыв получился, с пятью урканами в связке уходили, да какая-то сука сдала, тех фартовых всех уложили, а я… уцелел. Сам не пойму как, от ей-богу, андел божий на крыльях вынес!
— Гитька отмолила, — убежденно произнесла Хеся, кивая на «невестку».
Катерина, никогда в жизни не молившаяся никакому богу, только всхлипнула в насквозь мокрую от ее слез рубаху Валета.
— Ну, и где тебя носило-то полгода эти? — грозно спросила Хеся. — До родной матери не мог сразу же явиться, шлемазл?!
— Сразу же?.. — усмехнулся Валет. — Чтоб прямо у тебя в огороде и повязали? По разным местам вертелся. В Ярославле был, в Казани, в Киеве, в Харькове. В большом городе каторге беглой хоть сховаться есть где. — Валет прижался щекой к волосам Катерины и закрыл глаза. — А чего, я ж спокойный был… Мне шепнули еще в Тобольске, на пересыльном, что Катька моя здесь, с тобой проживает, никуда с Одессы не слиняла. И как она себя блюдет, много раз сказывали.
Катерина вздрогнула: в голосе Валета ей почудилось что-то натянутое, ненастоящее. Но Хеся ничего не заметила.
— И це истинная правда!.. — провозгласила она, словно в Катеринином трехлетнем целомудрии была ее заслуга. — Отчего знать о себе не давал? Девочка, бедная, убивалась, а этот…
Валет хмуро усмехнулся.
— Ну… Ждал, пока шерсть на голове отрастет — это раз. Куда ж я до своей Катьки приду, как та коленка, лысый, она ж с меня слякается…
Катерина подняла голову, посмотрела на Валета красными заплаканными глазами, но ничего не сказала. Валет, намеренно или нечаянно не замечая ее взгляда, продолжал: