– Куда же это? – невозмутимо полюбопытствовал Кан-Торог.
– Через Горячую штольню к плавильням. Оттуда через Узкий штрек... и всё.
– И всё? – не поверил Вольный.
– Всё, – недобро ощерился гном. – И пусть все твои вольные боги помогут нам пройти!
– Ха! Я-то думал... – Кан пренебрежительно махнул рукой.
– А вот погоди, дойдём, тогда и посмотрим, как ты запоёшь, – посулился гном. – Там, знаешь ли, не всё так просто. Это ведь только кажется – раз, два, и ты у копей. Три, четыре – в плавильной. А потом – оба! – и уже на месте. Так не бывает, – снова повторил он.
– Сидри, послушай, дорогой, – необычно ласковым голосом сказала вдруг Тави. – Для чего тебе эти пикировки? Завидуешь Кану? Или просто отводишь душу? Мы с тобой в одной лодке. Зачем тебе злить нас? Я не понимаю, прости.
– Не понимаешь? – глаза гнома недобро блеснули. – Или прикидываешься? Что ж, тогда скажем по-другому. Ты, красавица, – магичка, да не из простых, куда как не из простых, а не в Радуге. И, сдаётся мне, патента Семицветного у тебя тоже нет. Значит, по закону милостивого государя нашего, следует тебя сперва осиновым колом проткнуть – только так, чтобы не умерла! – а потом поджарить на медленном огне. Или отдать тебя Радуге, она ещё что-нибудь позаковыристее придумает. Так? Или нет?
– Предположим, что так, – спокойно сказала Тави, беря за локоть разъярённого Кана. – Не пойму только, к чему ты клонишь, Сидри?
– К чему клоню? А вот сейчас поймёшь, – лицо гнома, и без того с потемневшей, обветренной, прокалённой и горнами и солнцем открытых карьеров кожей, стало густо-багровым. – К тому, что рабы вы все, и рабами останетесь, в ошейнике позорном сдохнете, красивыми речами прикрываясь, чтобы страх свой да позор от самих же спрятать!.. – глаза его дико выпучились, громадные кулачищи сжались. – Под Империей вы сидите, штаны обмочив, даже колдовать в открытую боитесь, всё стараетесь, как бы и яблочки поворовать, и от садовника ускользнуть...
– Пусть говорит, Кан, – ледяным голосом сказала Тави. Пальцы её с неожиданной силой сдавили локоть воина; вздувшиеся от бешенства мышцы ослабли. По лицу Кана тёк пот; оно сделалось совершенно бешеным, однако Сидри всё это, похоже, ничуть не пугало.
– Собралось бы побольше, таких, как ты, Тави... и таких, как ты, Кан... и таких, как я, и Дану, и эльфов, и кобольдов бы подняли, и с орками договорились бы, и троллей из каменного плена вызволили... Небось Империя бы недолго простояла. И никакая Радуга им бы не помогла. Экое кощунство – Семицветье священное только в небе и должно обретаться, а не... – он взмахнул рукой. – А мы только и знаем, что по мелочам пакостим, редко-редко когда из-за угла дерзнём стрелу пустить, или мальчишку-подмастерья орденского по голове огреть. Тьфу! – Сидри сплюнул. – Потому меня Каменный Престол сюда послал. А вы... только о деньгах и думаете. Всё рядились, что, мол, делать станем, что – не станем... Да всё вы должны были делать! – в бешенстве заорал он. – Всё понятно вам, чистоплюи?! Разозлить я вас хочу, посмотреть, есть ли в вас что настоящее или один только гонор пустой! Эх, Кан, вижу, ты меня уже убить готов... Кан, да я за тебя любому имперцу глотку не то что перережу – зубами перегрызу!.. Вместе нам надо, вместе, не порознь, всем навалиться, чтобы, как на Берегу Черепов... только теперь мы уже не проиграем.