— Это башня? — Софи подавила дрожь. — Почему она напомнила обо мне?
— Ну, видишь ли, башня подсказала мне, что у тебя не все в порядке. — Софи увидела тревогу в голубых глазах Рейнбоу. — Башня означает боль, которая часто приходит как гром с ясного неба, и подрывает веру и убеждения. Хотя, конечно, — добавила она поспешно, — это можно понять и по-другому.
— Ты поняла правильно, — сказала Софи и грустно усмехнулась.
Рейнбоу внимательно посмотрела на нее:
— Почему бы тебе не присесть? Ты ела? Хилари приготовила суп из моркови и кориандра и принесла мне немного.
— Звучит великолепно. — Софи присела на шаткий диванчик. Она вдруг поняла, что зверски голодна.
Рейнбоу зажгла газ, и помещение наполнилось знакомым запахом. Софи сразу почувствовала себя восьмилетней девочкой. Она огляделась по сторонам. Автобус не очень изменился, но вместо старых нейлоновых занавесок висели новые — разного цвета на каждом окне. На обоих диванчиках лежали новые подушки. Все очень мило. По-домашнему.
— Меня слишком долго не было, — с грустью вздохнула она. — Я неблагодарная дочь, правда?
— Глупости! — Рейнбоу отодвинула карты, поставила на стол красивую голубую миску и рядом положила ложку. — Ты же знаешь, я никогда не считала важными обязательства по отношению к семье. Ты вернулась, когда тебе это потребовалось. Вот что для меня главное.
— И тебе не обидно, что мы не виделись пять лет?
— Я часто о тебе думаю, если ты это имеешь в виду, — заметила Рейнбоу, наливая суп в миску. — Ты всегда была отчаянно независимая, даже в детстве. Самостоятельная. Я знала, что ты не захочешь остаться тут дольше, чем это необходимо, и что я не должна заставлять или уговаривать тебя. — Она села напротив дочери. Ее лицо было спокойно. — Я выбрала для себя такую жизнь, но всегда уважала твое право на собственный выбор.
Софи взяла ложку:
— А почему ты сделала такой выбор?
— Ну, видишь ли, это вышло случайно, когда я сбежала от несчастливого брака.
— С моим отцом? — Софи вспомнила, как Кит ударил кулаком по автомобилю. — Он бил тебя, да?
Рейнбоу посмотрела на стол, провела пальцем по одной из многочисленных царапин:
— Интересно, помнишь ли ты что-нибудь о том времени?
— Нет. — До сегодняшнего дня. — Сколько мне было лет, когда мы уехали?
— Три года. — Взгляд Рейнбоу почти молил о прощении. — Он слишком часто бил меня при тебе, и я поняла, что, если не уйду, лишу тебя шанса на нормальную жизнь, а свою жизнь погублю.
— Ой, мама…
Эти слова вырвались у Софи инстинктивно. Она не помнила, когда в последний раз называла Рейнбоу мамой. Но та, кажется, не заметила, а если и заметила, то ничего не имела против.