– Анька, я скоро! – Я бросаю свою семейку. Хоть по-ненастоящему, хоть на пять минут.
Под лестницей в окружении сломанных парт и покалеченных стульев высятся пепельницы на тонких ножках – из тех, что полвека назад охраняли дорожки парков и санаториев. Левая пока пустует, у правой стоит Танька Рыжая.
– Дуська, снова-здорово! – Меня бодро хлопают по спине.
У нас всегда: можно своего камрада пару лет не видеть, а потом за день повстречать три раза подряд.
– Ты тут чего делаешь, Тань?
– Зинаида позвала, на семинар. Она в этом семестре по «Аргументам и артефактам» практику ведет. Зизи про сегодняшнее узнала откуда-то. Сразу позвонила. Презентациями своими задрали уже, – с гордостью, замаскированной под смущение, сообщает Рыжая.
Ешкин кот! Зинка дрючит студентов, небось даже в зачетках расписывается, Татьяна рассказывает про подвиги и – не сегодня, так завтра – даст интервью корреспонденту «Сторожевого» или накатает статью в «Артефакт». А у меня что? Марш-бросок от дома до рынка через химчистку? Почетный караул у холодильника? Бессменное дежурство у гладильной доски?
– Я твою малу́ю сейчас в коридоре видела. Не узнала меня. Вы ей память не промывали?
– Я хотела, а Старый запретил.
– Правильно. Малолетка, у них организм хрупкий. Ты ей тоже не промывай. И с волосами что-нить сделай, а то они сосульками.
Какого лешего?! Я сегодня Аньке лохмы ее крысиные мурыжила как в лучшем салоне!
– А ты тут чего крутишься? Малу́ю привезла, институтом похвастать?
– Нет, – я мну в руках пачку. – Я… у нас посвящение сегодня. Мужа в ученики беру.
– Дуська, а мужа ты давно знаешь? Что так быстро в ученики-то?
– Полгода. – Я старательно закуриваю, стараясь провозиться подольше.
– Дусь, ты уже оклемалась? Давай сядь, если голова кру́гом. – Она делает шаг в сторону, выискивая среди стульев самый надежный. – И как, хороший муж? Покажешь?
– Нет. То есть – да. Вы знакомы уже.
– А когда мы успели?
– В «Марселе», в октябре, когда Ленку в последний путь провожали.
– Славно гульнули, ничего не скажешь. Гуню тогда шлепнули?
– Тогда… – Я сигарету не гашу, а почти комкаю.
– Так там ведь только наши были, и вс¸… Или я путаю?
– Не путаешь. Ресторатор. Ну, Артем… – ежусь я. Танька знает, кто ее убил.
– Тот, который стрелял? – улыбается Таня. Мне кажется, что вместо новых зубов у нее во рту стальные коронки.
– Он самый. – Я разглядываю ободранный линолеум. Возле пепельниц он весь в мелких подпалинах – искрами прижгло. Густой узор, плотный.
– А, вот оно что. – Татьяна резко, одним движением, гасит бычок и начинает подниматься по лестнице. Спина напряжена: будто она ждет, что я сейчас выстрелю вслед.