Несмотря на то что шёл только одиннадцатый час вечера, улочки были пусты. И только здесь, на возвышении, под большими платанами скверика в стеклянном баре перемещались тени нескольких посетителей, мерцал экран телевизора.
Я похаживал по брусчатке вдоль низкой ограды сквера, нисколько не жалея о том, что остался тут совсем один. Тащиться в темноте по незнакомому городу в поисках каких-то археологических раскопок показалось мне диким, неинтересным занятием. Тем более, что я и так был переполнен впечатлениями последних дней.
Ни один из моих четырёх спутников не знал ни русского, ни английского языка. А я почти не владел итальянским. Поэтому предводитель нашей компании дон Джузеппе с трудом уразумел, что я не хочу на ночь глядя искать и осматривать эти самые раскопки. А уразумев, предложил подождать в машине или пойти в светящийся бар.
— О ’кей! — сказал я. — Не волнуйся.
Они неуверенно двинулись куда-то в темноту, свернули за тёмную громаду старинного костёла. Некоторое время я ещё слышал удаляющиеся отзвуки их голосов. Потом всё стихло. И я почему-то вдруг вспомнил, что не захватил с собой в эту поездку паспорт.
На всякий случай решил, согласно российскому опыту, не заходить в бар, где были люди и куда могла, чего доброго, нагрянуть полиция. Правда, моя одинокая фигура, торчащая у ограды, тоже могла привлечь внимание.
Смешно, но я не мог припомнить название города, где находился. За эти дни подобных городков с их длинными, непривычными для моего уха средневековыми названиями было много. А я из-за неожиданности поездки не успел взять с собой ни блокнота, ни авторучки, не делал никаких записей.
Коротал время, удивляясь тому сцеплению обстоятельств, благодаря которым я оказался один где-то посередине итальянского «сапога».
…Дон Джузеппе — молодой, свежеиспечённый в семинарии священник, толстенький, коренастый, похожий на Наполеона Бонапарта, особенно когда скрещивал руки на груди, в раздумье стоя перед холодильником, — был знаком мне со времени прошлого приезда в Италию. Тогда я гостил здесь вместе с женой и дочкой у нашего давнего друга — настоятеля храма в провинциальном городке у Адриатического моря. Дон Джузеппе тоже жил при храме, стажировался.
Обречённый католическими установлениями на безбрачие, следовательно, на бездетность, этот малый был мил с моей крохотной дочуркой, и она доверчиво тянулась к нему. Он сам был ребёнок, страдавший от своего стокилограммового веса, безуспешно морящий себя голодом. Весь день глушил аппетит несладким ледяным кофе из холодильника, и каждый вечер срывался. Виновато вращая огромными глазами, запихивал в рот булку с ломтём колбасы, сладкие пирожные… «Это мой крест», — горестно шептал он, если его заставали во время обжорства.