Весь долгий день Рождества я проживаю как под анестезией. Эмма и Тревор очарованы моим новым питомцем, а втроем любая игра кажется веселее. Я же взираю на мир равнодушно, ни веселье, ни вкусная еда не зарождают во мне ответного восторга. Кэтрин кладет себе по одному кусочку с каждого блюда, в то время как другие едят с большим аппетитом.
Потеря не существовавшего ребенка мысленно возвращает меня к кончине мамы, и я вновь скорблю о ее смерти. Третий раз за вечер я поднимаюсь наверх и брызгаю в лицо холодной водой, чтобы хоть немного прийти в себя.
Я мечтала об этом ребенке, была уверена, что он есть. И мама… она должна быть рядом, черт возьми! Она всегда обожала праздники, неужели она не заслужила прожить еще одно Рождество.
В прошлом году этот праздник был традиционно веселым, ведь мы даже не представляли, что ждет нас в будущем. Если бы я только знала, что это мое последнее Рождество с мамой, я бы подарила ей нечто особенное, что навсегда осталось бы в ее сердце, а не электрогриль «Уильямз-Сонома». Но даже при виде него лицо мамы засветилось счастьем, словно она всю жизнь ждала именно такого подарка. Помню, как она крепко обняла меня и прошептала: «Ты умеешь меня порадовать, дорогая моя девочка».
Воспоминания вырываются из меня и проливаются потоком слез. Мне очень нужна сейчас мамина поддержка, я могла бы рассказать ей о ребенке, которого потеряла, так и не обретя. Мама успокоила бы меня, обязательно сказала, что в жизни еще будут солнечные дни.
— Брет, — слышу я голос Джоада за дверью. — Эй, Брет, ты здесь?
— Да, — отвечаю я, с трудом делая вдох.
— Тебе звонят.
Поднимаюсь с холодного пола и утираю нос. Интересно, кто это может быть? С Кэрри я болтала минут двадцать вчера вечером, видимо, это Брэд, беспокоится, как у меня дела, или решил извиниться за свое «распущенное» поведение. Выхожу из ванной комнаты и иду по коридору, где меня уже ждет Тревор с трубкой в руках.
— Слушаю, — произношу я и, не удержавшись, треплю племянника по голове.
— Брет?
Голос незнакомый.
— Да.
Пауза слишком долгая, и я решаю, что звонок прервался.
— Слушаю вас, — повторяю я.
Мужской голос, срывающийся от волнения, наконец, продолжает:
— Это Джон Мэнсон.
Со всех ног я бросаюсь в мамину спальню, запираю за собой дверь и опускаюсь на пол.
— Добрый день, Джон, — говорю я, удивляясь тому, что могу говорить. — С Рождеством.
Он тихо смеется:
— И тебя с Рождеством.
— Тебе, конечно, все кажется странным, я-то уже успела свыкнуться с этой мыслью. Мамин дневник я нашла два месяца назад.
— Да. Но знаешь, в то же время это здорово. Жаль, что Элизабет мне не сообщила, но я ее понимаю.