— Идем, — Алекс вскочил и, схватив за руку, потянул Юленьку за собой.
Шел он, пригибаясь и не оглядываясь на монстров, что возились неподалеку. Конечно, они безголовые, но вдруг у них имеются глаза где-нибудь еще?
Например, на животе.
— Алекс…
— Тихо, Покрышкина. Мы только глянем.
На что глядеть? Зачем? Уходить надо туда, где безопасно. А он не понимает, словно назло. Папа вот тоже часто назло маме делает. Вроде бы и не специально, а получается, что…
Шар остановился, уткнувшись в ограду из белых ровных валунов, похожих не то на бревна, не то на огромные куски школьного мела. Вершины их, поднимавшиеся над Юленькиной головой, доходили едва-едва до половины шара.
— Рррау? — донеслось сзади. — Ррра-рра-рррау?
— Алекс…
— Да погоди ты! Смотри! Офигеть! Это же…
Самое уродливое лицо, которое Юленька когда-либо видела. А видела она не то, чтобы много, но как ей казалось прежде — предостаточно. Но это лицо было особым. Идеально круглое, с гладкими щеками и носом, что выдавался вперед, словно клюв, с крохотным ртом-дырочкой и совсем уж неразличимыми глазами, оно походило на ту страшную маску, купленную мамой на распродаже.
Мама еще врала всем, будто бы маску из Венеции выписала.
Зачем? Юленька не знала.
А это лицо было живым. Стоило Алексу — вечно он всюду лезет! — прикоснуться к пористой коже, как веки дрогнули и разошлись. Под ними оказались каменные глаза с крохотными зрачочками и желтой радужкой.
— М-мамочки, — сказала Юленька, пятясь.
Голова же ничего не сказала, но вытянула губы трубочкой и плюнула. А потом закашляла и завыла обезумевшей пожарной сиреной.
— Бежим! — крикнул кто-то, но не Алекс.
И Юленька клятвенно пообещала себе, что когда вернется домой — а она непременно вернется домой! — обязательно займется спортом. Бегом. По утрам. В парке.
Или с мамой в спортивном зале… с мамой лучше… Юленька сильно соскучилась по маме. И если бы она не бежала, то непременно заплакала бы.
Девчонка споткнулась и полетела кувырком в блеклое гниловатое море. Она падала молча, и Джек подумал, что это хорошо — тролли не услышат. А потом подумал, что кошку он все-таки пнет, и остановился.
Дышал он тяжело. Из открытого рта текла слюна, а в боку кололо, как будто туда иглу вогнали. Джек на всякий случай пощупал, но если игла и была, то сидела глубоко в теле.
— Чего встал? — поинтересовалась Снот, запрыгивая на ветку странного дерева. Ветка прогнулась, дерево задрожало, а кошачьи когти пробили нежную кору, выпуская мутные соки. Шерсть Снот стояла дыбом, а пушистый хвост нервно подрагивал. Выглядела она весьма недовольной.