А с травами росло и понимание. Минула сотня лет, и задышало болото сытными туманами. Поднялись перины моховые, украсились клюквяными узорами…
— Давно это было, — хриплым голосом сказала Моссакеринген, заталкивая вглубь памяти прошлое свое имя, слишком уж по-человечьи звучало оно.
— Давно, — согласился Хаугкаль, обгрызая ноготь.
— Чего? Чего тебе надобно?
Дарена ее звали. Дареная. И подаренная. Бывает и такое.
— Попрощаться, — тихо сказал Хаугкаль.
— Убить меня вздумал? Убивай! Вот она я! Что сидишь? Иль думаешь, что пощады просить стану? Не стану! Не нужна мне твоя пощада! Не нужна и милость! Без нее живется неплохо! А что помогла ему, так и вовсе не жалею!
От голоса Моссакеринген затрещали стены пивоварни, зазвенели котлы и, вдруг треснув разом, выплеснули кипящее пиво на огонь.
Немо заголосили ведьмы, заплясали на горячем вареве. Слетали с них годы, сползали невзгоды, гадючьими шкурами устилая дно пещеры. Пиво шкуры плавило и обращало в склизкую болотную гниль.
— Не я тебя убиваю, — сказал Хаугкаль, меняя обличье на истинное. И страшно оно было до того, что давным-давно умершее сердце вновь ожило, и вновь умерло. — Ты себя убила. Твоя кровь дарена была. И не тебе кровью подарки принимать.
Горькое пиво, жгучее пиво… выше и выше, больше и больше. Юбки мокры и расползаются лохмотьями рваными.
— Я все одно не жалею!
Она задрала подбородок высоко, обнажая шею, некогда лебяжьебелую, а ныне — морщинистую, короткую, обвитую бусами из зубов.
Но вот зубы становятся звеньями ромейского ожерелья. Наросты костяные на пальцах — перстнями. Плети клюквы — нитями драгоценными…
— Бывай, Моссакеринген, — Хаугкаль поклонился, как кланялся некогда Харальд-конунг, прозванный Свирепым, и чешуя скрежетнула, как скрежетало железо брони. — Не желал я смерти твоей.
Воющая ведьма закружилась, рождая водоворот. Завертелись сестры ее, тугими косами исхлестали стены. И каждая рана открылась водой.
Пускай. Не пыталась бежать Моссакеринген. Стояла, руки раскрыв широко, обнимала свое болото.
— Идите! — сказала она финкам и, последние силы тратя, подхватила троих на ладонь, вытолкнула на поверхность. Сама же сорвала с груди ожерелье, сняла серьги и содрала перстни.
Ничего не нужно ей боле.
Вспомнилась вдруг белозубая, хорошая улыбка Харальда да светлые его глаза.
Завод «Северная марка» ушел под землю вместе с цехами, складами, автопарком и привычным уже белым забором. Болотная зыбь, прорвавшаяся, как прорывается старый нарыв, проглотила и семерых человек, в числе которых значилась и бессменная хозяйка предприятия. Ее-то и признали виновной в ненадлежащей эксплуатации здания, а также нарушении правил застройки, что и привело к прорыву подземных источников в верхние слои почвы.