— Послушай, — это был Боб, — что там за шум?
— Все в порядке, это крыланы, — успокаивающе прошептал я.
Почему я говорил шепотом, ума не приложу.
— Громковато для крыланов, тебе не кажется?
Что-то опять зашуршало и шмякнулось.
— Интересно, что это падает? — не унимался Боб.
— Плоды из клюва. Спи.
Сказать по правде, у меня тоже закралось сомнение. А что, если вовсе не крыланы возятся среди панданусов шагах в пятнадцати от лагеря? Кто же в таком случае? Я понял, что не засну, пока не узнаю. Пришлось вылезти из-под москитной сетки. Голый, я побрел босиком к панданусам, освещая путь фонариком. Приблизившись, я услышал громкое сопение, треск ветвей, и из рощицы в темноту метнулась огромная тень. Это был буйвол.
На следующее утро мы поехали вдоль скал искать рисунки. Среди хаотического нагромождения обломков поначалу было трудно определить направление поисков. Но вскоре мы научились находить места, которые аборигены облюбовывали для работы: выступы, защищенные от дождя уголки скал, пещеры, основания, необычной конфигурации своды или монолиты. На них, как правило, можно было увидеть росписи. Но самым верным признаком служили круглые ямки на поверхности плиты или гладкого камня. В них художники готовили краски, растирая булыжником охру. На то, чтобы выдолбить эти углубления в твердом кварците, требовались годы, поэтому художники выбирали место не наобум.
По пути мы мельком видели черных скальных валлаби — миниатюрных кенгуру размером с терьера. При виде нас они уносились прочь, с удивительной проворностью прыгая по камням.
Начавшийся в Обирн маршрут увел нас далеко от лагеря, но самой интересной и законченной в художественном отношении картиной оказалась роспись в углублении невысокой скалы, напротив входа в главную пещеру. На ней была изображена группа охотников. Каждый был вооружен одним или несколькими копьями. Некоторые кроме копьев несли приспособления для их метания и веера из гусиных перьев, через плечо у них были перекинуты корзинки, а на шее висели сетки. Каждый охотник имел индивидуальные черты; их позы, оружие и снаряжение тоже не повторялись. Стиль рисунка резко отличался от анатомической манеры изображения рыб баррамунди — никаких лишних деталей, одни белые контуры на красноватой поверхности скалы. Причем, если рыбы располагались на стене беспорядочно, налезая друг на друга, то здесь фигуры составляли скомпонованную композицию прямоугольной формы. Кроме того, изображения рыб и других животных были статичными и монументальными, а фигуры охотников выглядели совершенно живыми, схваченными на бегу. В целом возникало ощущение захватывающей охотничьей погони.