Немощеные улицы заставы никто не поливал. Пыль вздымалась облаком от каждого шага, от каждого удара лошадиных копыт. И негде было укрыться от пыли и жары. Ломовые кони понуро тащили телеги. На конях, как на господах с Невского, тоже были соломенные шляпы или полотняные панамы, только с прорезями, сквозь которые торчали уши. Заставские жители ходили в своем обычном темном платье, в засаленных шапках. Белая одежда рабочему человеку не годилась.
В былые времена Вася улучил бы часок, чтобы сбегать с друзьями на залив, накупаться вволю. Залив близко от дома, а речка и вовсе рядом. Сейчас купаться не было времени. Потный, в расстегнутой косоворотке, он всё время спешил. Надо было попасть во много мест, встретиться со многими людьми. Никогда в жизни он еще не был так занят.
Все-таки тот июль запомнился Васе Алексееву и его друзьям очень жарким не из-за погоды. Это было время, когда революция совершала крутой поворот. Его возвестили ружейные залпы на Невском, его обозначила кровь рабочих, окрасившая мостовую в день 4 июля. Путь к мирному развитию революции оказался закрытым. Контрреволюция взяла власть, вырвать которую у нее предстояло вооруженной рукой.
В те дни и ночи — 3–5 июля — Вася Алексеев был всё время на улицах. Он шел в голове демонстрации по Садовой, когда застучали пулеметы, спрятанные на чердаках, засвистели пули и люди стали падать на землю.
А на следующий день после июльского расстрела нужно было снова браться за агитационную работу, вспоминать то, чему научило подполье. Большевистские газеты не выходили, надо было распространять листовки. Временное правительство грозило разоружить рабочих — прятали винтовки, пулеметы, патроны. И нужно было поспевать на митинги, на собрания, происходившие всюду — в мастерских, на заводских дворах. Рабочие ждали слова большевиков.
После июльских дней меньшевистские и эсеровские лидеры не рисковали выступать на Путиловском. Соглашателей встречали гневными криками, гнали с трибуны. Прежние единомышленники публично отказывались от них, объявляли о выходе из соглашательских партий. Случалось, рабочие собирали полные шапки эсеровских и меньшевистских партийных билетов и сжигали в заводских печах.
Рабочие требовали ораторов, которых знали, которым верили, — большевиков. Одним из любимых ораторов заставы был Володарский, слушать его приходили тысячи людей. Меньшевики и эсеры боялись его острого, меткого слова даже в те времена, когда их влияние на заводе было сильно. Теперь на рабочих собраниях они просто не решались вступать с ним в споры. Позднее с огромным вниманием, доверием, интересом слушали на заводе Серго Орджоникидзе. Путиловцы хорошо помнили приезд Ленина, его речь на митинге, так много открывшую рабочей массе. После июльских дней Ленин не мог приехать на завод, он был в подполье. Тем внимательнее слушала рабочая масса тех, кто нес ленинское слово, ленинскую правду.