— Какой-то фокус…
— Очень даже прост этот фокус, — откликается Вася. Он стоит перед объявлением в толпе. — Дольше нас работать заставляют. Газета «Звезда» про эту затею еще когда писала.
— Сейчас мы, что ли, горбатимся мало?
По толпе прошел гул.
— А будем еще больше, если поддадимся. Считай сам. Прежде ты в шесть сорок опустил номер в проходной, значит вовремя на работу явился. Теперь тебе в шесть сорок надо уже и второй номерок в кружку опустить, овальный. А кружка где будет? Не в проходной, в цеху. Вот ты и беги пораньше, чтобы успеть. Нам до цеха от проходной порядочно топать, а другим еще больше — кому минут двадцать, кому и полчаса. Утром ходим и в обед снова. Вот на это время Лабунский нам и удлиняет рабочий день.
— Похоже, малый правильно толкует. Двужильные мы, что ли? — зашумели в толпе.
— А что? Если хозяевам покоряться, они в тебе и третью жилу найдут, да ее тоже потянут. Трехжильный тогда будешь…
Быть может, введение овальных номерков еще не самое большое притеснение из тех, которые приходится выносить рабочим. Но это новое притеснение, прибавившееся к прежним. А времена уже наступают другие, и в людях растет готовность дать отпор.
— Неужто и теперь терпеть?
— В пятом-то году знали, что делать… Бастовать надо!
Слово было сказано, давно уже не слышавшееся на заводе слово. Теперь оно зазвучало вновь — во дворах, в курилках, в углах мастерских. Вася и его друзья знали, кто его напомнил людям.
«Что же вы молчите? Действуйте. За вами право. Идите в союз», — обращалась к путиловцам большевистская «Звезда». Она писала о новых номерках уже во второй раз. Газету передавали из рук в руки. Читали каждую строку и, может быть, еще внимательнее — между строк. Призыв «Идите в союз» переводили безошибочно: бастуйте!
В эти дни Дмитрий Романов сказал Васе:
— Гляди, сынок, ты дела хотел. Вот оно начинается, дело. От вас, молодых, теперь многое будет зависеть.
Опять появились листовки. Одна, в полстранички, была напечатана крупными, расплывающимися лиловыми буквами. У кого-то из старых подпольщиков нашелся набор резинового шрифта, припасенный еще с пятого года. Буквы надо было собирать одну к одной и вставлять в маленькую жестяную формочку с деревянной ручкой. Формочка не то предназначалась для печатания канцелярских бумажек, не то была просто детской игрушкой. В ней помещалось всего пять коротких строчек, да на большее не хватило бы и букв. Чтобы напечатать коротенькую листовку, буквы в формочке приходилось менять несколько раз.
Другая листовка была размножена на гектографе — нехитром аппарате, воспроизводившем текст, написанный особыми чернилами на бумажной странице.