Потом Корытин и вовсе озадачил. Во-первых, под полой его синей стёганой фуфайки, перехваченной ремнём, Гошка заметил чехол охотничьего ножа. Ну это ещё можно было как-то объяснить: завзятый охотник всегда при ноже, иной вон и за столом хлеб режет охотничьим тесаком — для собственного удовольствия.
Но вот то, что случилось позднее, заставило Гошку съёжиться под плащом: почистив и смазав наган, Корытин отпер железный ящик с резервными боеприпасами, долго рылся там, пересчитывал обоймы. Потом хлопнул крышкой, незаметно сунул за пазуху холщовый мешок с запасными наганными патронами — Гошка хорошо знал этот мешочек, его каждый раз при смене караула фиксировали по описи. Зачем он понадобился Корытину?
Выпрямившись, Корытин внимательно оглядел спящих караульных (Гошке сразу сделалось жарко под накрытым с головой плащом). Приглушённо кашлянул и опять вышел на крыльцо. Гошка прислушался: может, там, во дворе, кто-нибудь ждёт его? Нет, вроде бы тихо, никаких посторонних шагов…
Гошка лежал, прислушиваясь к замиранию, заячьей стукоте сердца, и вспоминал разговор с председателем Вахрамеевым. "Подозревать не умею. Это как?" — "Под сомнение брать, ежели не натурально" — "А ежели натурально?" — "Ещё раз проверь, на глаза не надейся. Вот вода мокрая — а ты пальцем попробуй. Удостоверься". Ишь ты, всё ему подавай натуральное, а у самого усы не настоящие, будто в клубной гримировочной приклеены — так и хочется дёрнуть, попробовать.
Но ведь мешочек-то холщовый перекочевал за пазуху Корытина… Не в тир же он стрелять собрался на ночь глядя? А куда собрался? Может, спросить?
Любопытной Варваре нос оторвали. Это — Варваре. А другому, глядишь, могут и голову оторвать. Запросто.
Пойти, пожалуй, покурить в коридор, всё равно уже десятый час, скоро заступать на пост.
Гошка поднялся, осторожно, из-за косяка заглянул в окно: Корытин стоял на освещённом крылечке, крепко вцепившись в перила, глядел куда-то вверх — на Золотуху, а может быть, на бегущие тучи, гадал: будет ли дождь?
Будет, подумал Гошка, однако не раньше, чем к рассвету. Ежели с вечера побрызгал и не пошёл, значит, жди только утреннего дождя. Дедова примета — верная.
Над плотиной уж начинал тянуть полуночный "свежак", когда Гошка принял пост. В студёном ветерке начисто отсутствовали запахи, и это потому, что шёл он с белков, где даже в середине лета были лишь серые пустынные скалы да редкие оселки подтаявшего снега. И всё-таки "свежак" бодрил, приятно просветлял глаза, вдыхать его было легко — он будто сам вливался в лёгкие первозданной родниковой чистотой.