Тристан 1946 (Кунцевич) - страница 5

Был конец 1938 года. Михалу исполнилось четырнадцать лет. Четырнадцать моих лучших лет, которые я подарила ему насовсем, так же как лоб и рот. Наступило Рождество. Варшава чувствовала себя столицей избранного народа. Красное море расступилось на восток и на запад, чтобы освободить путь полякам, сплоченным, сильным, готовым быть великой державой. Вечером в сочельник Петр вернулся домой не в духе — после спора с представителями оппозиции — и тотчас же набросился на Михала: «Как ты одет! Носки в клетку, пушистый свитерочек, так наряжаются пижоны. Сейчас же переоденься в нормальный костюм!»

— Это спортивный костюм, Петр, мой рождественский подарок. Он так оделся, потому что через два часа едет в Закопане кататься на лыжах, — вступилась я за сына.

Михал, по-праздничному безмятежный, даже не шелохнулся в кресле.

— Никакого смысла нет переодеваться, — сказал он зевая.

Петр стукнул по столу кулаком:

— Это не кабак для пижонов! Ты никуда не поедешь! Марш в комнату!

— А ты-то при чем! Это мама заплатила за билет и за пансион.

В эту минуту картина расплылась. Помню только бледное лицо Михала, мелькавшее на фоне поблескивавшей елки, искаженное гримасой лицо Петра и мерные удары кочерги, оставлявшей следы на белом свитере. Наконец я услышала чей-то жалобный плач и всхлипывания, где-то хлопнули двери, я бросилась к Петру и без разбора стала молотить его кулаками. Что было потом, не помню. Помню только лишь, что уже после сочельника Петр с Михалом сидели на диване рядышком как ни в чем не бывало и вместе листали какой-то журнал; Михал был теперь в темном костюме и, когда я ему подала сладости, глянул на меня вызывающе. Сердце у меня болело, елка светилась где-то далеко в пустом пространстве, я осталась одна, на развалинах.

После этих неудавшихся праздников между нами возникла ледяная стена, которую и весна не растопила. Мы избегали друг друга, а при встрече опускали глаза. Разговоры в доме велись вполголоса, словно рядом умирал кто-то — в полном сознании. Впервые в жизни Петр занялся Михалом. Несколько раз он брал его с собой на прогулку, без обычных своих насмешек расспрашивал о школе и дружески, как коллегу по партии, хлопал по плечу. В июне он пригласил нас обоих на обед в ресторан. Провожаемые льстивыми взглядами официантов, мы молча ели огромные бризоли, изысканные, чинные, уверенные в своих правах представители элиты, а за нашей спиной рушился мир.

Отпуск мы провели, как всегда, на взморье. Впрочем, не мы, а я. Петр время от времени приезжал к концу недели с очередным «лидером» или министром, в честь которых срочно приходилось жарить камбалу. Что касается Михала, то трудно было сказать, где он пропадал. Даже когда он сидел рядом со мной за столом, он был где-то далеко и путь к нему был для меня закрыт. Яна призвали в армию. Должно быть, он любил теперь другую женщину. Наверное, она была моложе меня. Наверное, красивее.