Какое‑то время продвигаемся без помех, рывок, перекат, движение только вдоль стен и контроль местности.
— Собаки! — крик нашего снайпера, в ПСО спалившего передвижение боевых псов впереди.
Занимаем оборону, собак немного, всего полтора десятка, кончаем их быстро и двигаемся дальше. Подвал, там кто‑то есть, внизу слышим шуршание и чьи‑то осторожные шаги.
— Гранаты! — негромко говорит Черепанов, который находится рядом с нашей тройкой.
Мы его слышим и одновременно, как на учениях в Кисляковской, не показываясь на свет и держась стен, сдернув кольца, кидаем вниз старые и надежные Ф‑1, произведённые нашими столичными оружейниками. Взрывы! Внутри стонут люди, а мы добавляем ещё по гранате, теперь уже РГД. После того как они отработали, спускаемся в подвал. У самого входа лежат мужчины, человек восемь‑девять — в изломанной груде мяса и костей, точно не скажешь сколько, а рядом два пса, которые ещё живы и скребут по бетону покалеченными лапами, мы добиваем их одиночными выстрелами в голову.
Проходим вглубь, подвал большой, просторный, и всех его жителей мы завалить не могли. Картинка, которая нам открывается, — не очень. Десятка три женщин и детей по виду лет до двенадцати, не старше. Жмутся в угол и что‑то бормочут на своём тарабарском межплеменном наречии. Выхватываю только русский мат, который неизменен, а более — ни одного знакомого слова.
Вот и спрашивается: что делать? Приказ — кончать всех без разбору, но дети же. Стоим всей тройкой, переминаемся, я — старший, младший сержант, а как поступить с этой грязной, зачуханной толпой, не знаю.
Из‑за моей спины появляются два автоматных ствола, изрыгают огонь, и пули в упор крошат самок и детёнышей. Поворачиваюсь, мой комод, Филин, свой АКМ перезаряжает.
— Что, сдрейфили? — Он сплёвывает на покрытый экскрементами и кровью грязный пол.
— Как‑то не по себе, — пожимаю я плечами.
— Ладно, на первый раз прощается, но ещё раз замешкаетесь, пеняйте на себя, лично пристрелю и не посмотрю, что ты, Мечник, командирский любимчик и нормальный боец. Пошли. — Он потянул меня куда‑то в угол, и я последовал за ним. — Мля, где же она?
— Что ищем‑то? — спросил я у комода.
— Да кладовку, где эти твари хавчик хранят. В каждом подвале такая должна быть, — где бы они ни останавливались, первым делом её оборудуют. Вот, нашёл! — почти обрадованно вскрикнул сержант и приподнял крышку, которой раньше канализационные люки на дорогах накрывали.
Мы увидели выдолбленную в бетоне яму. Глазу и Яку сразу стало плохо, и они отскочили в сторону, а я стоял и смотрел на засоленные руки, ноги и головы людей, которых «беспределы» на еду порубали. Это у них вроде как НЗ и деликатес к праздникам.