Из верхней части парка он видел на другой стороне пруда на фоне вьющейся зелени их склоненные над водой головы, и время от времени по зеркальной водной глади до него долетал звонкий смех.
Люции еще не было.
И он стал прохаживаться по узким дорожкам — безлюдным и тенистым.
В зарослях сонно чирикали птицы, сонно шелестели листья, издалека, как сквозь сон, слышался приглушенный городской шум.
Над головой голубело небо, в отдалении сквозь деревья блестела вода, мелькали среди зелени красные платья девочек, по листьям ползли, растопырив крылья, майские жуки.
Присев на скамейку в главной аллее, у спуска к пруду, он наблюдал за детьми, тихо игравшими под присмотром дремлющих бонн. Над ними сонно покачивались деревья, рассевая пятна мерцающего света, которые причудливыми узорами покрывали газоны.
Нарушая безмолвие, из города порой долетал глухой гул и, растворяясь в тишине, тоже молкнул; из зверинца доносилось рычание; чьи-то голоса оборванной гаммой оглашали нагретые солнцем аллеи.
И опять воцарялась тишина.
Только ласточки неутомимо петляли над парком; они проносились над самыми головами детей, стороной облетая деревья, людей, ни на миг не замедляя свой стремительный лет.
Из дремотного забытья Кароля вывел явственный сухой шелест шелка; он поднял глаза и безотчетно шагнул вперед.
Навстречу ему шла Люция.
Над головой у нее колыхался светло-лиловый зонтик, окрашивая в теплые тона печальное лицо и широко раскрытые глаза.
Почти одновременно заметив друг друга, они непроизвольно протянули руки.
Ее бледное лицо просияло, глаза заблестели от счастья, еще ярче заалели губы, и она подалась вперед, точно хотела кинуться в объятия, но внезапно набежавшая тучка заслонила солнце и на землю упала серая тень, словно коснувшись их душ грязной тряпкой. Люция нервно вздрогнула, протянутая рука безжизненно упала, лицо омрачилось, сжались, как от боли, побелевшие губы, и, отведя отрешенный, погасший взгляд, она стала медленно спускаться к пруду.
Охваченный каким-то странным волнением, он машинально двинулся следом за ней.
Она обернулась, и в глазах ее, смотревших все так же сурово, уже блестели слезы радости.
А он снова сел на скамейку, глядя перед собой, словно все еще видел ее сияющие глаза, но, дотронувшись пальцами до внезапно отяжелевших, горячих век, вздрогнул всем телом, как от холода. И не зная зачем, встал, подошел к лестнице и долго смотрел на ее колебавшуюся в струях марева стройную фигуру, от которой на зеркальную поверхность пруда ложилась длинная тень.
Потом вернулся на прежнее место и сел, прислушиваясь к голосу сердца и ни о чем не думая.