— А по отношению к кому вы допускаете мысль?
— Весовщицы? Вера Белобок, Шура Лунева, Ксеня Глушкина… — Нет, — решительно заявил Крамов.
— Тогда куда же девались документы? Они были у весовщиц.
— Ума не приложу, как могло случиться, — сокрушенно произнес Крамов.
«Странно, что он всех защищает, — подумал Никулин. — Но с весовщицами все же следует поговорить».
Он прошелся с Крамовым по грузовому двору. Здесь по-прежнему шла кипучая будничная жизнь. Глушкина и Лунева отпускали у пакгауза контейнеры, около них толкались грузчики, шоферы. Белобок в этот день не работала.
— Веселей, веселей грузите, — услышал Никулин звонкий голос. — Видишь, машины стоят.
— Это Лунева, — заметил начальник товарной конторы. — Видите, она в сером платьице.
— А на кого это она там кричит?
— На экспедитора «Обллегсбыта» Кошкина.
— Они знакомы?
— Да нет, она на всех кричит!
Подойдя к весовщицам и поздоровавшись, Никулин поинтересовался, как идет работа.
— Хорошо, — вновь услышал он звонкий задорный голос русоволосой Шуры Луневой.
Глушкина работала рядом, не обращая ни малейшего внимания на подошедших. Они обе действовали уверенно и быстро, остроумно отвечая на шутки.
«Смеются, шутят, как ни в чем не бывало, — подумал Никулин. А ведь кто-то из них знает о краже? Но кто?..»
Никулин попросил Крамова пригласить старшего товарного кассира Серегина. Медленной старческой походкой Серегин вошел в кабинет и сел на указанное место. Вся голова седая, лицо в глубоких морщинах, узловатые пальцы много лет трудящегося человека, простой шевиотовый костюм, штапельная рубашка и старенький, но аккуратно разглаженный галстук. Никулин постарался сдержать сразу появившееся чувство горячей симпатии к этому человеку.
— Скажите, товарищ Серегин, как могло случиться, что у вас уворовали пропуск на вывезенный шелк?
Серегин страдальческим взглядом посмотрел на Никулина, а потом, медленно разводя руками, произнес:
— Ума не приложу. Первый раз в жизни случилось.
— Скажите, а на кого можно все-таки подумать?
— Боюсь, чтобы напрасно не оговорить, — все тем же тоном отвечал Серегин.
— Ну, а кто заходит к вам?
— Весовщицы, только весовщицы, — повторил Серегин. — Больше я никого не пускаю.
— А не мог ли кто-нибудь специально зайти в вашу комнату, когда вы выходили?
— И это могло быть. Но за много лет работы ничего подобного не замечалось. Не знаю, о чем и подумать… Можете арестовывать меня. Дожился старик до морщин, а не поумнел, — он виновато смотрел на Никулина. Сквозь очки были видны капельки слез на близоруких глазах.
— За что же вас арестовывать? — смутившись, произнес Никулин.