— Я знаю. Как ты думаешь… Нам удастся убедить отца согласиться на совместное правление?
— Думаю, да.
— Это означает, — продолжала царевна, — что мой сын будет царствовать вместо твоего. Ты уверена, что хочешь этого?
Кийа взглянула ей прямо в лицо.
— Царевна, — сказала она с неожиданной яростью, — ведь ты же никогда не пришла бы сюда, не доверяя мне хоть немного. Или ты собираешься подлить яду в мою чашу после того, как получишь от меня все, что я знаю и могу посоветовать?
Анхесенпаатон замерла, уязвленная, но уроки Тийи не прошли для нее даром. Она заговорила негромко, тщательно подбирая слова:
— Госпожа Тадукипа, я верю, что ты высоко ценишь моего отца. Может быть, даже любишь его. Ради него ты сделаешь все, что необходимо. Это дело твоей чести.
— У женщин нет чести, — ответила Кийа. — У женщин есть их мужчины и их дети. Они пойдут на все, чтобы защитить их.
— Я только на это и надеюсь. Но этого же и боюсь, — вздохнула царевна.
— Даю слово, что не сделаю ничего, чтобы повредить царю — даже если этим царем будет Сменхкара, — пообещала Кийа.
Анхесенпаатон молчала, сощурившись, напряженно думая. Кийа сидела спокойно и ждала. Наконец царевна сказала:
— Я тебе верю. Думаю, что твоя гордость заставит тебя поступать честно. Я была бы рада заключить с тобой союз.
Нофрет подумала, что египетская царевна не способна ближе подойти к тому, что называется дружбой. Кийа, царевна из Митанни, казалось, была вполне удовлетворена такой сдержанностью в выражении чувств. Она наклонила голову.
— Я оправдаю твои надежды.
— И я, — ответила Анхесенпаатон.
Союз Анхесенпаатон и Кийи был хорошо продуман, но не принимал во внимание царя. Когда царевна встала, собираясь выйти, скрип двери заставил ее оглянуться.
Царь выглядел вполне проснувшимся, только глаза чуть-чуть туманились. Он приветствовал дочь без всякого удивления, а любовнице прошептал несколько нежных слов. Нофрет очень хотелось потихоньку удалиться и не присутствовать при семейном разговоре, но она не могла этого сделать, пока задерживалась ее хозяйка.
Царь уселся на кушетку — было видно, что он нередко сиживал здесь и чувствовал себя вполне удобно, — и посмотрел сначала на Кийю, а потом на дочь.
— Как я понимаю, вы тут без меня распоряжаетесь царством?
Кийа побледнела. Анхесенпаатон сохранила самообладание, примирительно сказав:
— Ты же прекрасно знаешь, отец, что Бог не оставляет тебе времени заниматься чем-либо другим.
— Да, мне говорили это, — мягко ответил он, — а чем собираетесь заняться вы, мои дорогие?
Анхесенпаатон взглянула на Кийю. Та сжала губы. Царевна заговорила: