Внизу дважды стукнули в дверь. На лестнице раздались шаги и ворчание миссис Грин — она спускалась вниз. Гай тревожно прислушивался, надеясь, что утренняя почта его минует. Но через некоторое время, достаточное для сортировки корреспонденции, в дверь раздался стук: «Мистер Флитгейл, заберите вашу почту! И прекратите курить в постели, иначе я разорву контракт!».
С почтой он получил газеты, незначительное приглашение на публичную лекцию коллеги, и — против чаяний — письмо. Гай сразу узнал этот респектабельный конверт и властный почерк, и с трудом преодолел острое желание выбросить письмо, не распечатывая. Но потом счёл, что это было бы трусостью. Письмо раздосадовало его не меньше первого предложения анонима, а может быть, и больше.
«Достопочтенный доктор Флитгейл,
Я надеюсь, что вы проявите великодушие и извините мне моё отсутствие в „Микадо“. Безотлагательные дела не позволили мне присоединиться к вам. Надеюсь, вы хорошо провели время. Полагаю, это досадное недоразумение не повлияет на Ваше желание сотрудничать со мной и получить от этого сотрудничества выгоду и определённый профессиональный интерес. На следующей неделе я оповещу вас о своём приезде, и мы сможем приступить к делу.
С наилучшими пожеланиями,
I.»
Какая удивительная наглость! Кто может позволить себе писать в таком исключительно снобистском тоне! «Досадное недоразумение»! Потерянный попусту вечер — досадное недоразумение для великосветских бездельников, которым не жаль времени, потому что оно ни стоит им ни пенни!
И вот это: «Ваше желание сотрудничать». Какая бесцеремонная самоуверенность! Как будто это Гай просил его о встрече, и выразил желание сотрудничать с ним! И эта удивительная безапелляционность самого способа доставки писем! Конечно, послал рассыльного, побрезговав лондонской почтой; и письма вовсе не предполагают ответов — ни обратного адреса, ни имени! Кем бы ни был автор писем — он был крайне неприятен Гаю. Пожалуй, Флоренс была излишне благодушно настроена. Всё потому, что она совершенно не имела представления о жизни. Ей казалось, что если человек богат, да к тому же ещё и именит, — он имеет право не утруждать себя приличиями и распоряжаться чужим временем по своему капризу.
И тут Гая настигла ужасная мысль. Ведь бедняжка Фло и впрямь не понимала, что её ожидает, когда она выйдет за него замуж! Он будет много работать, много ездить — пусть даже в этот обещанный, но пока совершенно не ясный ему Бейрут — и никогда не сможет обеспечить её всем тем, к чему она привыкла в доме Папати. Даже если станет профессором Лондонского университета. Вероятно, семейство Папати не оставит её без должного содержания, но она довольно быстро разочаруется в своём непредприимчивом супруге, и что тогда? Не говоря уже о том, что сам Флитгейл теперь не был совершенно уверен в том, что жизнь без Флоренс невозможна. Когда она была рядом, несомненно, ему было приятно. Но как только она уходила, он с облегчением погружался обратно в свой собственный мир, дорогие ему привычки и драгоценную работу. Собственно, как они оказались помолвлены? Флитгейл помнил это смутно. Это явно была идея Фло. Тогда Гай ещё не умел противостоять её кипучей энергии и энтузиазму, а Флоренс — прехорошенькая девушка, привыкшая безотлагательно удовлетворять свои капризы.