— Ну что, вояки несчастные, у кого ещё руки чешутся подраться? Может, пойдёте пободаетесь с липой? — Она ткнула пальцем в сторону спальни девочек, имея в виду то дерево, которое загородило всё окно. — Может, поубивать кого-нибудь хочется, а?
Она остановилась, и, хоть Маша сидела, уставившись в пол, она и без того знала, что Горгулья заглядывает в глаза всем, одновременно. Так, как умеет только она.
— Не очень, — пробормотала Маша, хоть не в её правилах было острить с преподавателями.
— Ах, не очень, — хмыкнула Горгулья. — Тогда, может быть, позволите мне перейти к результатам ваших итоговых работ?
Сабрина рядом с Машей горестно вздыхала, видно, вспоминала, какой кошмар творился в их отчёте. Да к тому же, до Обвала они так и не добрались.
— Что сказать… грустно, господа. — Судя по звукам, Горгулья шлёпнула на ближайший стол пачку вырванных тетрадных листков. — Так грустно мне не было уже давно. Но перед тем как я перейду к отчётам, хотелось бы попросить ещё об одном.
Маша подняла голову: Горгулья стояла, прислонившись к стене, и руки сложила на груди, как придирчивый покупатель в магазине.
— Личности, склонные к дезертирству. Кого там не устраивает летняя полевая практика? Можете прямо сейчас идти собирать вещи.
Никто не шевельнулся. Маша отвернулась к окну, чтобы её прямой взгляд не послужил намёком на то, что она склонная к дезертирству. Или ещё на что-нибудь.
— Ну что? Я слышала, кое-кто собирался. Так что же вы, будущие офицеры? Встали и шагом марш на вольную волю. Там вино, кино, девочки. Ну? Кому обучение даётся особенно тяжело?
Повисло молчание, и стало слышно, как на крыльце вздыхает Денис Вадимович. Вздыхает, прислушивается и мнёт в руках очередную сигарету.
Горгулья оторвалась от стены и снова зашагала — к лестнице. Там она по-военному развернулась.
— А тем, кто решил остаться, считаю нужным пояснить, что дальше будет ещё тяжелее.
— Знаешь, что? — шепнула Маша Сабрине.
Та обернулась.
— Дурацкий из меня вышел бы следователь, да?
Сабрина усмехнулась, наблюдая за тем, как Горгулья ещё раз перебирает листки с их отчётами.
— Перестань.
Тимур оказался живучим. Правда, рассказывать, что же случилось возле обвала, он не рвался, так что слова из него приходилось вытягивать клещами. А то, что он поведал, приходилось делить ещё на десять — многое Маша просто не расслышала, потому что самых захудалый сквозняк воет громче, чем говорит Тимур.
Картина складывалась очень простая: в тот самый момент, когда они разошлись со Львом в разные стороны, а Тимур ещё не успел пожалеть о своём решении сбежать в город, его ударили по голове.