Их юная любовь расцветала в не совсем благоприятных условиях: кинотеатры закрывались, театральные труппы не выходили из каникул, в парках и бульварах царили грязь и неопрятность, кафе отпугивали выросшими ценами. Однако ж ребята словно не замечали окружающих неприятностей. Им было интересно и уютно вдвоём на лавке возле Университета, в вечно неприбранной квартире Ганжи, в заросших оврагах ближнего Подмосковья, на диване в гостиной с Юриными родителями за чашкой чая. Институт разваливался — это видно было по увеличивающемуся количеству «окон» в расписании, отсутствию внятных курсовых и апатичности большинства преподавателей. Поэтому Юра (даром что учился на два курса позади) поднатаскивал Леру в многочисленных технических дисциплинах, не забывая о своей любимой географии. Она же пичкала его (а заодно и себя) юридическими делами и психологией.
Листья жёлтыми и оранжевыми ворохами устилали землю, воздух стал прозрачен и стыл, а по утрам на зелёной ещё траве всё чаще появлялась белая седина ночных заморозков. Юра возвращался с тренировки домой, зная, что там уже Лера и мама приготовили что-нибудь вкусное. Он торопился, потому что успел за день безумно соскучится по своей девушке, по глубине её карих глаз.
Их старый дом торцом примыкал к Каширскому шоссе, а окна их трёхкомнатной квартиры глядели на Борисовские пруды. Сейчас, в красках осени пейзаж был красочен и отвлекал глаз от полуразрушенных дорожек, от бурьяна на лужайках, от запущенных спортивных и детских площадок, от покосившихся беседок и лавочек.
Была суббота, поэтому мама была дома. А вот отец отсутствовал — грибной сезон ещё продолжался — и он с друзьями рыскал в поисках «добычи» где-то по рижскому направлению.
На лестничной площадке перед дверью Юра почувствовал запах борща, и в животе у него заурчало, а сам он сглотнул.
— Здравствуй, Пупсик, — мама открыла дверь и чмокнула его в щёку.
— Вкусно пахнет как.
— А ты думал! Мы тут для вас с отцом наготовили. Только вот он задерживается. Надо ему выговор сделать.
Лера, одетая в фартук, выглянула из кухни и помахала деревянной лопаткой:
— Привет!
— Привет. — Юра, разувшись, прошлёпал на кухню и, обняв что-то там ворошащую Леру, чмокнул её в затылок.
Они уселись за стол, когда пришёл отец. И поздний обед приобрёл совсем идиллические черты. Всё нарушилось, когда Леру выдернул звонок её телефона. После долгого разговора она вернулась мрачная и понурая. Юра почувствовал холод внутри и упёрся взглядом в кружку с чаем. Отец никогда не лез в душу. И лишь Ксения Ивановна, как женщина, хорошо чувствовала, что Лере нужно поделиться: