Сзади раздались человеческие шаги. Шаг сбился, кто-то выругался.
— Я опять нарушила правила безопасности? — не оборачиваясь, поинтересовалась Шивон.
— Он умер, — сказала Марша Форман. — В пять шестнадцать по времени экипажа.
— Понятно, — сказала Шивон.
— Десять баксов на нем потеряла, — сказала Марша. — А здесь хорошо. Спокойно.
Шивон кивнула.
— Я так понимаю, ничего у нас не выйдет, — сказала американка, усаживаясь рядом. Зевнула. Потянулась. — С удовольствием бы доложила об этом «Витал». Их детектор у меня сидит в печенках. Лучше было, когда мы летали под федералами.
— Люди, — сказала Шивон. — Вот... люди, что тут еще скажешь. Не можем их перебить — так нужно заставить жить.
— А они что — в самом деле не хотят?
— Им не надо, — сказала Шивон. — Нам надо, вот мы и изобрели. А они... Они стихи пишут. Все камни в стихах — вон, поглядите. Знаете, какие были последние строчки? Что же это будет... «Чем меньше жить...» Нет, не так... Вот: «чем меньше мы живем, тем мы бессмертней...» Логично, правда? Чем меньше живет каждый из них, тем больше строчек появляется на камнях...
Она не думала, что Марша слушает. Американка откинулась на спину, из-за шлема не было видно, куда она смотрит.
— Прощай, мой край, весь мир, прощай,
Меня поймали в сеть... —
продекламировала та вдруг.
Шивон оглянулась. Марша смотрела вдаль; и, наверное, глаза у нее были мечтательные. Хотя шлем их все равно скрывал.
Шивон на секунду удивилась; а потом закончила вместе с американкой:
— Но жалок тот, кто смерти ждет,
Не смея умереть!
И так весело и отчаянно они пошли обратно на корабль; Марша — отдавать деньги, а Шивон — сообщать «ВиталФарм», что лингвистическая экспедиция завершилась провалом.
Интерлюдия
Уже недалеко от Земли к «Гринбергу» пристыковался корабль гагаринцев. На борт перешли несколько братьев, чья служба в ордене Гагарина закончилась. Их было, пожалуй, жальче всех; братья неприкаянно бродили по кораблю, спрашивали ежеминутно, не нужна ли кому их помощь.
Шивон не пожалела для них припрятанной бутылки виски. Под алкоголь потекли воспоминания; один из братьев, как выяснилось, помнил ее еще с «добровольческих» полетов. Она рассказала о том, что было после Сельве, что вывезенные «биотрадукторы» никого не съели и не заразили, и бумаги, которые оформлял для нее тогда Лоран, по сути, не лгали: мозг сельвенцев оказался устроен так же, как — в идеале — должны быть устроены традукторы. Так, чтобы, основываясь на минимуме слов и интонационных рисунков, «понимать» язык. Сельвенцев с тех пор затаскали по лабораториям, но по сравнению с тем, что их ожидало, это вполне приличная судьба.