***
«Это вам не бабушкин хрусталь».
Зря голова так сказал. Дело-то, пожалуй, как раз в хрустале... в том, что не успели вывезти. За чем мысленно возвращаешься и возвращаешься...
«Самое страшное, когда эмигрируешь, Жожо, это вещи, — говорила мать. — И не новые, ценные вещи — такие можно найти и в другой стране. Нет, самый большой груз — это бабушкины вазочки, салфеточки, это коробка с новогодними открытками, которые все старше меня, любовными письмами, гербарии, пастушки с отколотыми шляпами, медведи, которых ты помнишь с колыбели... Это все нельзя взять; это все нельзя оставить».
И в конце концов оно становится кошмаром...
***
Все правила предписывали — не лезть в Лабиринт сразу, и Жозеф их послушался. Он вытащил блокнот с заранее найденным адресом старушки Манжено. Бывшим адресом, естественно.
Дворик — небольшой, заставленный гаражами, со сломанными красно-желтыми качелями посредине — был знакомым, почти таким же, как их старый двор, где они с Вовкой строили плотину. Тогда, в детстве, он не понимал — зачем уезжать. Даже таинственная атмосфера побега — как в шпионских фильмах — его не увлекала. Он хотел сбегать к Вовке и попрощаться, но родители не дали.
Эх, Вовка, Вовка...
У крыльца, размахивая ведрами, препирались три крепкие закутанные старушки. Жозеф подумал, пожелал им доброго дня и показал фотографию. Сабинину.
— А это хто ж? — вгляделись бабки. — Не, не, милок. Не видели.
Одна из них тихонько перекрестилась — и снова посмотрела чистыми глазами:
— Ой, нет. Не видела. А ты что, сынок, из милиции?
Они ведь прекрасно видели, что он не из милиции. И акцент его слышали... И — по меньшей мере отражение та крестящаяся бабка заметила.
Он пошел со двора; шепот клеился к спине:
— Х-ходит тут... С-странный какой... может, ш-шпион...
Жозеф чувствовал, что это не последняя метка, которую придется стирать. Но не сейчас, дома...
Церберы. Хуже консьержек.
Город ему не доверял; отчего-то это казалось обидным.
От крыльца «церберы» отходить не собирались, затеяв пересказ какого-то сериала. Пока они здесь, о том, чтоб войти в подъезд, можно и не думать. Жозеф спрятал руки в карманы и решил пойти прогуляться. Тем более что ветер унялся и стало теплее.
Он остановился, увидев небольшой дом — одноэтажный, старый, с кружевцами. Здесь много было таких домов, в провинциальном безнадежном стиле разрушенной России. Странный уют, свет в окнах. И черное и вязкое оттуда — так, что рука Жозефа сама поднялась и сотворила крест. Запах, как от поля боя... день на третий.
Он отвлекся, засмотрелся на небо, а когда еще раз взглянул на дом, то увидел вместо него огромный, помпезный новорусский храм. Замели мусор под ковер, молодцы... На куполах плясали отблески лунного света — будто огни святого Эльма.