Все-таки в Париже — который теперь чувствовался болезненно-родным — он всегда, стоило ему задрать голову и посмотреть, как лимонное солнце просвечивает через кроны дубов, ощущал поддержку и любовь — этого квартала, этого города, этих притиснувшихся друг к другу кремовых домиков.
И всегда откуда-нибудь тянуло кофе.
Здесь же основным ощущением была враждебность.
***
Детям легче войти в Лабиринт; для них всегда открыты дыры в заборах, манящие летней темнотой туннели в зарослях, двери пустых домов. Но и знающий взрослый разыщет путь без труда. Самая простая практика — пожалуй, заплутать в незнакомом районе. В своем городе, даже таком, как Париж, это требует умения. Но здешних улиц Жозеф давно не помнил и поэтому просто свернул — наугад удаляясь от запруженных, крикливо освещенных проспектов.
Русские города, как он успел заметить, выставляли свои размеры напоказ, кичились шириной улиц, растягивались и пыжились, как могли. Взять ту же Москву с ее жуткой манией величия...
Здесь было холоднее. Руки уже болели от мороза, ног он не чувствовал. Жозефу нестерпимо захотелось домой, где сейчас тепло и чуть дождливо. Присесть бы в «Дантоне», вдыхая приторный, почти ядовито-сладкий запах конфет из лавки неподалеку, заказать кофе.
Жозеф моргнул, поежился и ускорил шаг. Он не удивлялся уже, как смог этот город затянуть Сабин. Внутри он был темным и глубоким, как болото; полным тяжелой, суровой энергией, вроде той, что скапливается в небе перед грозой.
Город стал уже заметно ниже и темнее, теперь его не светлил даже снег. Откуда-то донесся гулкий мужской голос:
«...после тяжелых и продолжительных боев наши войска оставили Смоленск...»
На боку одного из домов мелькнула вывеска с ятями и завитушками.
Однако, когда Жозеф оглянулся, храм нависал над ним все с тем же укором.
Теперь нужно было нащупать путь к дому Ламбертов. Он припомнил ориентиры, неизменные в обоих городах: столетние деревья, памятники, под которыми назначает свидание не одно поколение... Уродливый столб башни, скажем, оставался на месте.
Он увидел Сабин, когда выбрел на нужную улицу. Девушка выглядела не по-здешнему. Хоть одежда и была совершенно обыкновенной — тонкое черное пальто, перехваченное пояском на талии, белый шарф, высокие сапоги. Обыкновенной — для первой линии метро, но никак не для этого города.
Шагала она медленно, неуверенно, щурилась, пытаясь в сумраке разобрать номера домов.
Так, мадемуазель Манжено... кажется, этот город вознамерился вас сожрать.
Жозеф пошел за ней осторожно, как за лунатиком. Заблудившиеся и есть лунатики.