Глава пятая
Благонравие грез и безобразия жизни
На Урале стояли яркие, хрусткие морозы, по стеклянному прозрачному небу далеко бежали колокольные звоны и деревья окутаны были куржаком, будто сновидениями.
Вертухин любил хаживать по Билимбаевскому заводу пешком, несмотря на то, что во дворе стояла приданная ему нарядная повозка, а в конюшне — вороной рысак. И пока он с Кузьмой шел от Лазаревича к дому, где квартировал, туман серебристой пыли от мчащихся по Сибирскому тракту саней не раз его обносил, будто легкими, неслышными дарами всевышнего.
Кузьма, скорбен животом, задержался на задах, а Вертухин быстро прошел в дом. Одновременно розовый и счастливый от мороза и озабоченный произошедшим у Лазаревича, он, едва взошед к себе и скинув шубу, сел к столу.
Медальон Минеева был, конечно, амулетом, кои на Востоке носили все. Лазаревич долго пытался открыть его — Вертухин там, в ювелирной комнате взяв его в руки, сразу почуял, что он теплый, — да так и не сподобился. Иначе Вертухина встретила бы в медальоне пустота.
Но и то, что он содержал всего лишь рукописный документ, смутило Вертухина. Он развернул дорогой, выделанный из телячьей кожи велен и разгладил его на столе ладонью.
Первые знаки, кои он там понял, были цифры: 17, 1152, 17 и 1153. Однако потрудившись над текстом с четверть часа, вспомнив, чему научился в плену, Вертухин все ж таки разобрал его содержание: 17 января 1152 года по солнечной хиджре, или 17 января 1774 года по христианскому летоисчислению, войско Пугачева достигнет крайней восточной точки своего проникновения в Россию и на запад повернет, дабы разрушить половину этого строптивого государства. А 17 июля 1153 года по солнечной хиджре, или 17 июля 1774 года по христианскому летоисчислению, из-за воровства, смут и неурядиц Россия прекратит свое земное существование.
Прочитав документ, Вертухин долго сидел задумавшись. Солнечную хиджру использовали турки, но никак не арабы. Следовательно, Минеев был-таки подданным Турции. Видать, спрятанное в медальоне пророчество придавало лжепоручику небывалые силы, ежели он решился так глубоко проникнуть в стан врага.
— Кузьма, — оборотился он к вошедшему в дом денщику, — сегодня семнадцатое генваря?
— Точно так, батюшко.
— И Белобородов пьянствует в Гробовской крепости?
— Истинно!
Вертухин усмехнулся и спрятал амулет Минеева в кафтан. Надо сверзиться с ума, чтобы в пьяном виде выступить сегодня на Билимбай. Да еще в эдакий-то холод, когда сопли в носу замерзают. Вот они чего стоят, амулеты и пророчества.
Он поднялся из-за стола и подошел к окну, сквозь незамерзший его кусочек следя, как мужик через дорогу одним взмахом топора разваливает огромные чурки. Щелчок — и промороженные половинки разлетаются, будто от волшебной палочки.