Равенсбург не спал. Горожане привыкли ночью прятаться по домам, а уж накануне Дня Всех Святых – любому ребенку известно – нечисть заполняет улицы, бродят бесы и демоны, и сам Сатана прогуливается по земле. Но сегодня людей по приказу инквизиции согнали на ратушную площадь, посреди которой был возведен большой помост с шестью столбами, обложенными дровами и соломой. Его окружали ближние с факелами в руках, взад-вперед прохаживался палач. Перед крыльцом ратуши возвышалась кафедра для проповеди.
С ночного неба сыпался сухой снег, покрывал белой крупой камни мостовой, взвивался поземкой под холодным ветром. Площадь полнилась гулом возбужденных, испуганных, сердитых голосов: горожане ждали самой большой казни в истории Равенсбурга.
На крыльце появился Шпренгер в сопровождении охранника, неторопливо взошел на кафедру, оглядел толпу. Рядом встал Инститорис, вид у инквизитора был растерянный, он то и дело отирал со лба капли холодного пота. Шпренгер поднял руку, призывая к молчанию. Постепенно голоса стихли.
– Зло заполонило Равенсбург! – зазвучал над площадью его сочный баритон. – Зло пробралось в ваши дома и сердца, горожане! Зло проникло в души! Равенсбург – колыбель зла, его родина, его средоточие. Я сражаюсь мечом и огнем, с именем бога моего на устах! Я приношу ему искупительные жертвы. Сегодня ночь накануне Дня Всех Святых – время последней жертвы, после нее Равенсбург изменится, станет таким, каким он угоден моему богу.
Проповедь была странной, непохожей на те, что обычно произносились перед казнью ведьм. Слова ее тяжелыми камнями падали на души притихших людей, наполняя страхом и ожиданием неизбежного.
– Привести жертвенных агнцев! – приказал Шпренгер.
Брат Адольф спустился в подвал и вывел шестерых детей. Они брели цепью, связанные по рукам одной веревкой. Самому младшему мальчику было не более четырех лет, он шел последним, спотыкаясь на каждом шагу, и жалобно плакал.
Толпа зароптала. Равенбуржцы привыкли к казням, но такое зрелище было способно тронуть самую зачерствевшую душу. Раздались злобные выкрики, женский плач, кто-то требовал освободить детей, прозвучали даже угрозы. Шпренгер повелительно кивнул, ближние принялись теснить людей от помоста.
Плачущих детей между тем привязали к столбам, палач поднес факел к соломе. Площадь наполнилась воем, яростными воплями, люди рвались к помосту, сминая охрану из ближних.