Светлый, просторный, хорошо проветриваемый кабинет. И весь в растениях.
Разумеется, за последние годы «больничный режим» и здесь ухитрился изрядно досадить Стратополоху: расчистил великолепные непроницаемые для глаза дебри, всё перепланировал, подстриг кусты, натыкал всевозможных автоматов, проложил кругом хрусткие посыпанные мелким гравием дорожки — но пара-тройка насиженных скамеек тем не менее уцелела.
Добравшись до самого на сегодняшний день глухого, а стало быть, вполне пригодного для творчества уголка, литератор остановился.
Место было занято. И не просто занято: на скамейке спиной к Стратополоху сутулился над точно таким же наладонником тот самый дважды коллега, с которым Артём имел несчастье встретиться на пути в «Прибежище».
Надо полагать, собрат посетил уже редакцию «Психопата» и корпел теперь над рубрикой «Отрывки из сочинений классиков».
Вот жизнь пошла! Поработать негде.
Артём прислушался.
— Тургенев… — в искреннем недоумении бормотал собрат, вздёргивая плечи. — Нет… Не знаю такого писателя… Толстой — писатель. Плохой. Но писатель… Чехов? Чехов — да, Чехов — согласен… Тургенев… — тревожно запнулся, взвешивая, должно быть, на внутренних весах литературные достоинства Ивана Сергеевича. — Да нет такого писателя! — решительно, почти возмущённо заключил он. — Нет и не было… Откуда он родом? Да и фамилия самая калмыцкая…
Симптом мышления вслух, если кто не знает, наблюдается при некоторых формах психопатий.
Опасаясь наступать на предательски звучную дорожку. Артём предпочёл удалиться на цыпочках по газону. В противоположном закоулке парка имелась ещё одна лавка. Если не доломали.
Пока шёл, несколько раз почудилось, будто за ним кто-то подглядывает, перебегая от дерева к дереву. А это уже бред преследования. Интересно, который из двух его вариантов: мегаломанический или депрессивный?
Скамейка (во всяком случае, левая её часть) была целёхонька. В нестриженой траве валялся вскрытый картонный ящик с надписью «Не вскрывать!». Правильно, ребята! Так их! А то, ишь, придумали: не вскрывать… Стратополох смёл ладонью с брусьев воображаемый сор (аматофобия — навязчивый страх, боязнь пыли) и, присев, приступил к публичному посечению «больничного режима» и лично доктора Безуглова.
Итак…
«За Родину болеет душой один Президент. А мы с вами — лишь синдромы его душевной болезни».
Это мы восстанавливаем. Это у нас пойдёт первым номером.
Дальше.
«Можно ли довериться психиатру, если он считает этот мир нормальным?»
Тоже пойдёт…
А вот «Время — лучший лекарь…» и «…спешно принялся втыкать вырванный волосок…» — к лешему! Чтобы никакого мелкого зубоскальства… Чтобы уж куснул — так куснул. Скажем, так: