Это будет ужасно, если придется просить мадам Роло приютить ее в комнатушке над магазином, размышляла Норина. Эта чудная женщина, без сомнения, примет ее, но Шеперд-Маркет слишком близко от их дома, и слуги наверняка частенько обходят все лавки, расположенные в этом квартале. Если ее заметят, узнать ее будет несложно, несмотря на весь этот маскарад.
Ей показалось, что прошла целая вечность, пока не появился француз и не сказал только два слова:
— Пожалуйста, пройдите!
Ей показалось, что сердце выскочит у нее из груди. Раз этот пожилой господин согласен ее принять, значит, шанс все же есть. Француз сопровождал ее по длинному узкому коридору, в конце которого он распахнул дверь в комнату.
Все было погружено во мрак. Шторы задернуты, единственный свет, который как-то освещал эту комнату, был от огня в камине.
Ей указали на стул около двери. Он был жесткий, с очень прямой и оттого особенно неудобной спинкой. Постепенно ее глаза стали привыкать к темноте, и наконец она смогла различить в отблесках пламени силуэт сидящего в кресле мужчины. Он сидел к ней спиной, так что с ее места можно было увидеть только его макушку.
Француз подошел к хозяину.
— Эта женщина здесь, мсье, — тихо сказал он по-французски.
Не получив ответа, он вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
— Вы говорите по-французски? — услышала Норина низкий красивый голос.
Надежда все еще не покидала Норину, и она постаралась ответить с лучшим парижским произношением:
— Да, мсье, я бегло говорю по-французски и очень хорошо пишу. Я секретарь, по профессии и умею обращаться с корреспонденцией.
Она остановилась на секунду, чтобы перевести дух.
Через минуту она услышала ответ сидящего в кресле человека. Он говорил короткими, отрывистыми фразами. Норине еще никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь с такой скоростью говорил на этом языке. Она знала, что французы говорят очень быстро, и с облегчением заметила, что не пропустила ни единого слова из речи своего невидимого собеседника.
Он спрашивал ее, способна ли она переводить политические статьи из газет, разбирается ли она во французских деньгах и бывала ли сна во Франции.
Его речь была весьма изысканна и изобиловала словами, редко употребляемыми в повседневном языке.
Когда он закончил свою речь, Норина стала отвечать ему в том же темпе. Она настаивала на своем блестящем знании языка и уверяла его, что для нее в равной мере не представляет особого труда перевести текст как с английского на французский, так и наоборот.
Ответом ей было молчание. Наконец он заговорил: