XXV
Она исчезла, а за Паситеей
Помчались Сны от горних рубежей;
У нимфы веки стали тяжелее,
И ею сон овладевал уже,
Она летела, перьями не вея,
И в радости предстала госпоже.
Здесь избранные Сны ей повинуются,
Все в новых формах, строятся, волнуются, —
XXVI
Так в ожидании приказа воины
Без ропота вздевают облачение,
Застегивают шлемы и настроены
Под звуки труб отправиться в сражение,
С мечами, с копьями они построены,
Примеривают щит, вооружение
И после шпорят скакунов с отвагою,
Вот-вот столкнутся с вражеской ватагою.
XXVII
Был час, когда уж близится денница,
Но небеса по-прежнему темны,
Икара наклонилась колесница,
И потускнел ущербный лик луны,
Сошла на Джулиано вереница
Летучих Снов, ему внушая сны;
Уходит горечь, входит в тело сладость,
На свете, право, редка эта радость.
XXVIII
И видит он: безжалостная донна
С чертами резкой строгости и гнева
Приковывает властно Купидона
К стволу Минервина благого древа,
На девственной груди ее – Горгона;
В покрове белоснежном эта дева
Ему выщипывает оперенье,
Ломает стрелы, лук без сожаленья.
XXIX
Ах, как перемениться смог несчастный
Амор, который прежде весел был!
Теперь уж не надменный и не властный,
Он гордость и триумфы позабыл
И о пощаде, горести причастный,
Он, вызывая жалость, возопил,
Кричал он Джулиано: «Горе, горе!
О, защити меня в моем позоре!»
XXX
И Джулиано в ложном сновидении
Ответствовал, не поборов конфуза:
«Мой господин, почто же ты в пленении?
В Палладины тебя замкнули узы.
И видит дух мой, что твои мучения
От облика чудовищной Медузы,
Ее керастов ярых, ужас сеющих,
Лица, шелома, дротов пламенеющих».
XXXI
«Воззри, о Джулиано, как, пылая,
Она и солнце затмевает разом,
Как низость гонит, сердце просветляя,
Возвышенный воспламеняет разум.
Тебе она предстала – лань простая
И, душу подчинив очей приказом,
Страх зародила в ней, многострадальной,
Храня тебя для пальмы триумфальной».
XXXII
Так рек Амор, и Слава тем мгновеньем
Коснулась, осиянная, земли,
И вместе с ней, пылая вдохновеньем,
Поэзия с Историей сошли,
И Джулиано легким мановеньем
На поле брани вмиг перенесли;
И уж на донне не доспех Паллады,
А только белоснежные наряды.
XXXIII
И вот на Джулиано облаченье
Пылает златом как по волшебству;
Ведомый ею, он пойдет в сраженье,
Оливой, лавром увенчав главу.
Он радость ощутил от лицезренья
Возлюбленной своей как наяву,
Он видел: нимфа в облаке печали,
Но лютости глаза не излучали.
XXXIV
Тут облака как будто помрачнели,
И всею бездной задрожал эфир,
Луна и небеса побагровели,
И звезды пали вглубь отверстых дыр.
Затем Фортуну он узрел в веселье
С любимой нимфой, украшавшей мир,
Так жизнь вручил он под ее главенство