— Даже не знаю, что вам предложить, у меня тут строгий учёт, знаете ли. Хотя… Есть пара центнеров, может даже чуть больше, где-то килограмм сто двадцать маргарина, но сразу предупрежу, что он загрязнён. Неудачная партия, слегка попахивает керосином, химики что-то перемудрили, но в целом вполне съедобен. Я бы конечно сам есть не стал, но варварам сойдёт. Он уже списан, но пока на всякий случай хранится на складе. А больше вроде и ничего.
Так я тебе и поверил, если бы меня не раскрутил на транспорт, можно было ещё чего поиметь, но будем надеяться что возьмём трофеями. Если, конечно, этот хитрован не перестрахуется и не отправит первой партией всякую фигню.
— Всё, Пауль, заканчиваем, скоро уж и ночь на дворе. Заработались мы с вами. Когда работа интересная, не замечаешь как время летит. Ещё по бокалу и домой.
Теперь я кочевряжатся не стал, мы добили бутылку, что Мезьера совсем не огорчило, думаю у него есть ещё. И не одна.
Ночь прошла не менее хреново чем предыдущая. Порезы практически затянулись, поэтому перед визитом в госпиталь растёр лицо прямо через бинты, хоть таким образом немного разбередив ранки. Всё равно будет подозрительно, но я придумал как хотя бы немного обезопасить себя.
Обер-арцту я сразу заявил, что хочу чтобы морду моего лица обработала давешняя фройляйн. Рогге только понимающе хмыкнул и вышел из перевязочной, а его место через пару минут заняла Ольга. Или я всё правильно рассчитал, или я полный инопланетный, а может иномирный идиот, совершенно не научившийся разбираться в людях. В перевязочной никого кроме нас нет, и ничьих кроме женских, шагов я не слышал. Надо решаться.
— Оля…
Девушка вздрогнула, услышав своё имя, и испуганно посмотрела на меня. По её, на глазах расширяющимся зрачкам, каламбур однако получился, можно изучать физиологические реакции. Мучитель собачек Павлов был бы доволен. Меня же такая реакция только обрадовала. Барышня вся на нервах, а значит это для неё не просто работа — это работа на врагов, следовательно я прав.
— Тихо, всё нормально, — надо срочно разрядить обстановку, шуткой. — Я Дубровский.
Не поняла. В газах паника. Сейчас чего-нибудь натворит: либо бросится бежать сломя голову, либо накинется на меня с ланцетом, что как раз у неё под рукой.
— Извините, глупая шутка, зовите меня просто Костей. Хорошо?
Вроде начало отпускать, вон как трясет. Меня впрочем тоже. Адреналинчик, однако, перегорает.
— Оль, может спиртику плеснёшь, граммов двадцать.
Теперь поняла, достала какую-то мензурку и, стуча её горлышком о край тонкостенного стеклянного стакана, бухнула сразу грамм пятьдесят. Попыталась протянуть мне его ходящей ходуном рукой, но я отрицательно махнул головой.