Я одним духом заглотил половину бургера.
Аннабет прихлебывала коктейль.
Гроувер пододвинул к себе картофель фри и с жадностью посмотрел на провощенную бумагу, которой был устлан поднос, но все еще слишком нервничал, чтобы приступить к еде.
— Что это там за шипение? — спросил он.
Я прислушался, но ничего не услышал. Аннабет покачала головой.
— Шипение? — спросила тетушка Эм. — Возможно, ты слышишь, как кипит масло. Острый же у тебя слух, Гроувер.
— Я принимаю витамины. Для улучшения слуха.
— Замечательно, — сказала тетушка Эм. — Но не обращай внимания, расслабься, пожалуйста.
Сама тетушка Эм ничего не ела. Она так и не сняла своего головного убора, даже когда готовила, и теперь села, сплетя пальцы, и стала внимательно следить за тем, как мы едим. Всегда немного не по себе, когда кто-то пялится на тебя, а ты даже не видишь его лица, но после бургера я пребывал в сытом и слегка сонном состоянии, поэтому решил, что будет достаточно перекинуться с нашей хозяйкой парой слов.
— Значит, вы продаете гномов? — сказал я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал заинтересованно.
— О да, — ответила тетушка Эм. — А также животных. И людей. Все для сада. Скульптура, знаете ли, очень популярна.
— И как идет дело на этом шоссе?
— Не так чтобы очень. С тех пор как построили скоростную магистраль… большинство машин тут не ездит. Поэтому я должна быть особенно обходительна с каждым клиентом.
Я ощутил покалывание в шее, будто кто-то смотрит на меня сзади. Но, обернувшись, увидел, что это всего лишь скульптура молодой девушки с рождественской корзиной. Проработка была детальнейшая — намного лучше, чем у большинства садовых скульптур. Но меня поразило ее лицо. Оно было ошеломленным, если не сказать — исполненным ужаса.
— Ах, — печально вздохнула тетушка Эм. — Вы, наверное, обратили внимание, что некоторые из моих созданий вышли не совсем удачно. Есть определенные недостатки. Поэтому они не продаются. Труднее всего даются лица. Всегда лица.
— Вы сами делаете статуи? — спросил я.
— О да. Когда-то у меня были две сестры, которые помогали мне в деле, но они скончались, и теперь тетушка Эм одна. Со мной только мои скульптуры. Вот почему я и продолжаю делать их, понимаете. Это — моя компания.
Печаль в ее голосе была так глубока и так неподдельна, что я поневоле проникся жалостью к ней.
Аннабет отставила еду. Наклонилась вперед и переспросила:
— Две сестры?
— Это ужасная история, — сказала тетушка Эм. — На самом деле не очень-то детская. Видишь ли, Аннабет, когда-то давно одна дурная женщина приревновала меня, я была тогда еще молодой. У меня был… приятель, ну, понимаешь, и эта дурная женщина решила нас разлучить. Она спровоцировала ужасный несчастный случай. Сестры поддерживали меня. Они разделили со мной мою злую судьбу, пока могли, но в конце концов скончались. Растаяли как дым. Я единственная осталась в живых, но какой ценой. Какой ценой!