Я не совсем понимал, что она имеет в виду, но ее горе опечалило и меня. Веки мои наливались тяжестью, после плотного ужина клонило в сон. Бедная старая дама. Кому захотелось обидеть столь доброе создание?
— Перси! — Аннабет трясла меня, чтобы привлечь мое внимание. — Нам, наверное, надо идти. Инспектор манежа заждался.
Голос у нее был напряженный. Я не мог понять почему. Гроувер жевал салфетки с подноса, однако, если тетушке Эм это и показалось странным, она ничего не сказала.
— Такие красивые серые глаза, — снова обратилась она к Аннабет. — Лично я уже давно не видела таких серых глаз.
Она протянула руку, словно чтобы погладить Аннабет по щеке, но та резко встала.
— Нам действительно пора.
— Да! — Проглотив последнюю салфетку, Гроувер тоже встал. — Инспектор манежа ждет! Пора!
Мне уходить не хотелось. Я чувствовал себя как сытый кот. К тому же тетушка Эм такая замечательная! Я хотел еще побыть с нею.
— Прошу вас, дорогие мои, — умоляющим тоном произнесла тетушка Эм. — Мне так редко удается побыть с детьми. Прежде чем уйти, не могли бы вы по крайней мере попозировать мне?
— Попозировать? — с опаской переспросила Аннабет.
— Для фотографии. Я использую ее, когда буду работать над новой скульптурной группой. Дети так популярны. Все любят детей.
— Думаю, что ничего не получится, мэм. — Аннабет переминалась с ноги на ногу. — Перси, пошли…
— Конечно, получится, — возразил я. Аннабет раздражала меня тем, что так свысока, так грубо разговаривает со старой дамой, которая только что бесплатно накормила нас. — Только одну фотографию, Аннабет. Что в этом плохого?
— Ну же, Аннабет, — промурлыкала хозяйка. — Что в этом плохого?
Аннабет это явно пришлось не по вкусу, но она позволила тетушке Эм сопроводить нас к входной двери в сад скульптур.
Тетушка Эм подвела нас к скамье рядом с каменным сатиром.
— А теперь, — сказала она, — я вас правильно рассажу. Думаю, барышня будет посередине, а двое молодых людей — по бокам.
— Не слишком хорошее освещение для фотографии, — заметил я.
— О нет, — улыбнулась тетушка Эм, — света предостаточно. Во всяком случае, мы ведь увидим друг друга.
— Где же ваша камера? — спросил Гроувер.
Тетушка Эм отступила на шаг назад, словно заранее любуясь удачным снимком.
— Как я уже говорила, лицо — самое трудное. Ну-ка, постарайтесь улыбнуться мне, все, все, пожалуйста. Улыбочку пошире.
Гроувер бросил взгляд на бетонного сатира рядом с ним и пробормотал:
— Вылитый дядя Фердинанд!
— Гроувер, — неодобрительно произнесла тетушка Эм, — ну-ка посмотри сюда!
Камеры у нее в руках не было.