— С радостью тебя научу. Нет ничего приятнее, чем месить тесто. Да это и полезно — помогает отвлечься от забот, успокоиться и подумать.
Она принялась неторопливо развязывать ленты на коробке.
— Лина, клянусь тебе, если ты быстренько не захомутаешь этого парня, я его у тебя уведу! — С этими словами она открыла коробку — и лицо ее смягчилось.
На ладонь ее легла шкатулка в форме сердца, расписанная вручную: на крышке ее, в саду под деревом, сидели влюбленные в старинных костюмах. Одетта открыла шкатулку — и послышалась мелодия.
— Вот уже несколько недель в голове у меня звучит эта музыка, — пояснил Деклан. — Поэтому, услышав эту мелодию, я купил шкатулку не раздумывая.
— «Бал окончен, гаснет день», — проговорила Одетта. — Старинный вальс, нежный и грустный… — Она подняла на него глаза. — Кстати, не найдется ли у тебя на примете симпатичного овдовевшего дядюшки?
— Есть один, дядя Деннис. Правда, вам с ним нелегко придется.
— Если он хоть немного похож на тебя, я согласна!
— Ох, какая трогательная семейная сцена!
При звуке этого пронзительного голоса Лина застыла, словно к виску ее приставили револьвер. Деклан заметил, что они с Одеттой обменялись быстрыми взглядами: Лина была поражена, Одетта растеряна.
Обернулись они одновременно.
К дверному косяку привалилась Лилибет. На ней был короткий красный халат, волосы растрепаны, но лицо в полной боевой раскраске: алые, под цвет халата, губы и густо подведенные черным глаза.
— А это у нас кто? — поинтересовалась она, откидывая волосы за спину и улыбаясь Деклану призывной улыбкой.
— Что она здесь делает? — воскликнула Лина. — Какого черта она делает в этом доме?!
— Это не только твой дом, но и мой! — огрызнулась Лилибет. — У некоторых, в отличие от тебя, есть родственные чувства!
— Я же сказала, чтобы ты села на автобус и валила отсюда!
— А я не принимаю приказов от собственной дочери. — Лилибет отвалилась от косяка и нетвердыми шагами двинулась к плите. — Мама, кофе готов?
— Как ты могла? — вскричала Лина, обращаясь к Одетте. — Как ты могла снова ее впустить?
— Лина! — Одетта умоляюще протянула к ней руку. — Она — мое дитя!
— Она, а не я? — Ярость ее вырвалась наружу, во рту стало горько от обиды. — Значит, ты снова решила дать ей шанс. Теперь она будет жить у тебя, тянуть из тебя жилы, приведет сюда какого-нибудь наркошу, которого подцепит на панели, потом они снова стащат у тебя все сбережения и сбегут… Теперь она сидит на кокаине. Неужели ты не видишь? А с кокаина так просто не слезть!
— Говорю же тебе, я завязала! — Лилибет со стуком поставила чашку на стол.