Солнце быстро опускалось за Столовую гору, и в ущелье сгущались тени, когда Багал подъезжал к аулу. Немного подумав, он свернул с дороги к лесу и пробрался к дому задами, крадучись, как вор. Однако, увидев во дворе жену, спокойно выбивавшую коврик, доносчик облегченно вздохнул и твердо решил больше никуда носа не казать, пока не уберут Зелимхана.
* * *
О том, что его семья сослана в Сибирь, Зелимхан узнал, приехав в аул Нилхой.
— Днем раньше я как раз носил им передачу, — рассказывал ему Эльберд. — Мне и в голову не могло прийти, что их так внезапно увезут.
— А передачу приняли? — спросил харачоевец.
— Да.
— И не пытались узнать, кто ты такой? — мрачно поинтересовался абрек, поправляя ремешки на своих суконных гетрах.
— Пытались, — отвечал Эльберд. — Но я сказал, что Зелимхана не знаю, что одна Зезаг доводится мне родственницей по матери, да к тому же маленьких детей жалко.
— Кто сказал тебе, что их сослали в Енисейскую губернию? — спросил Зелимхан, не поднимая головы.
— Один из надзирателей. Но это когда я пошел туда уже второй раз и то — по секрету. Просил никому не говорить о своем разговоре со мной.
Оба они умолкли. Зелимхан будто окаменел.
— Странно как: русский человек и так сочувственно отнесся к нашим делам, — снова заговорил Эльберд. — Я даже спросил его, почему так. А он сказал, что есть такие люди, которые хотят убрать белого царя. Они желают видеть тебя, Зелимхан.
— А что это за люди? Ты не спросил? — поднял голову Зелимхан.
— Нет, не знаю, — отвечал Эльберд. — Но вроде бы их называют анархистами.
— Анархисты?.. А какой они веры? — спросил абрек.
— Не знаю ничего. Он только сказал, что среди них есть русские, армяне и другие.
Зелимхан вдруг вспомнил своего давнего друга по тюрьме — Костю, который говорил, что чиновники царя обижают русских не меньше, чем других, и всячески поддерживал Зелимхана, доказывая, что нужно убивать всех притеснителей народа, одного за другим. Бобров тогда спорил с ними обоими, объясняя, что всех жестоких начальников не перебьешь, и, пожалуй, он был прав. Бобров тогда называл Костю террористом. Но воспоминание это только промелькнуло и исчезло, вытесненное нынешней его огромной бедой: его семьи нет здесь, на родине, его жена, дети в ссылке, и он бессилен помочь им.
Тяжело вздохнув, Зелимхан поднялся и стал прощаться.
Ушел он, как всегда, ни слова не сказав о том, куда направится и когда наведается вновь.