— Обо мне? Нелестные слухи? — возмутился Андрей Иванович.
— Да-с! Мой принцип — невмешательство в частную жизнь. Я знать не хочу, как живут мои служащие, но я требую… слышите: я требую, чтобы о них не говорили, будто они пьянствуют!.. Одним словом: вы поняли?
— Позвольте мне оправдаться… Действительно перед обедом…
— Извольте идти… вы получите распоряжение…
III
Таким образом Андрей Иванович попал на новую должность. «Хорошо ещё, что жалованья не убавили! При таких порядках и этого можно было ожидать», — думал он. Самым неприятным для него было то, что приходилось уехать с квартиры Вавилова. Андрей Иванович привык к этому симпатичному старичку, привык даже к его ворчливой Мавре, к русским щам её приготовления, к каше и похлёбке. Правда, в первое время, Андрей Иванович лакомился потихоньку кое-какими «деликатесами», покупаемыми на остатки от взятых из Петербурга ста рублей. Покупал сыр, копчение, масло, омары, потом перешёл на ветчину и наконец на варёную колбасу. Сто рублей растаяли очень скоро, и Андрею Ивановичу поневоле пришлось приучаться к стряпне Мавры.
Избалованному петербургской ресторанной кухней Андрею Ивановичу трудненько-таки далась эта привычка. Он и сам смотрел на неё, как на некоторый подвиг. Однако — á la guerre, comme á la guerre — и он привык. Он привык и вставать в семь часов, и пить пустой чай с чёрным хлебом и вприкуску. Больше всего его беспокоили клопы, с которыми он воевал всевозможными средствами с перемежающимся успехом, но, наконец, он понял, что «клопы» такая же необходимая принадлежность того русского «быта», куда он попал, как кухонный чад, грязь, жёсткое ложе, — и смирился.
Теперь приходилось всё это оставить, и перебираться на новую квартиру и привыкать сызнова. В тот же вечер Андрей Иванович, напутствуемый пожеланиями Мавры, жалевшей, что лишается смирного нахлебника — не грубияна, не «охальника», — в сопровождении Вавилова, который вызвался водворить Андрея Ивановича, отправился к месту своего нового служения.
Река уже давно-давно кипела деятельностью. Гиганты-пароходы, барки, баркасы, лодки то и дело сновали по ней, а набережная жила особой, навигационной деятельностью.
Так как летом контора и баржи Компании находились за рекой, то Андрей Иванович забрал весь свой скарб в лодку, нанятую за четвертак, и со страхом и трепетом (он был порядочный трус) тронулся в путь. Покачивало. С каждой волной у Андрея Ивановича трепетало сердце, и он малодушно хватался за Вавилова.
— Пустое, — говорил этот философ, — нешто это волна? Вы бы посмотрели-с, когда шторм разыграется…