Серебряными искорками потонули голуби в небесах… очень уж слепило оттуда… Глаза отказывались следить за их полётом.
— Да, много было! — очнулась, наконец, Васильева, приподняв голову.
— Откуда у вас теперь столько силы берётся?.. Такая вы хилая — а работаете за троих.
— Я вовсе не хилая… Только, вот, когда дела нет… У меня на это силы хватит… потому здесь ведь всякая рука на счету… и я тоже… полезна… ну и стараюсь…
— Я приглядывался к вам… Это с вашей стороны — подвиг, большой подвиг.
— Ну, какой подвиг!.. Послушание как в монастыре у монашек… Я ведь в монастырь хотела до войны — да не приняли.
— Почему?
— Вклад надо было сделать, а у меня его не было. "Вот если бы у тебя большие деньги были, ну, поревновала бы благолепию храма и созиданию новых келий — ибо эти уж очень стары". Я ей в ноги — чёрную работу бралась исполнять… Она меня носком толкнула этак в лоб, только потихоньку: "Иди, — говорит, — у нас и без тебя целая прорва дармоедок"… Не по Христу живут!
— Что такое?
— Я говорю: не по Христу живут… Помните, Он-то: "приидите ко Мне все труждающие и обременённые, и Аз упокою вы"!.. А игуменье деньги надобны… Это собственно и отвратило меня от монастыря… А тут война началась, мы потребовались…
— Как же вы попали сюда из Перми?
— Меня один купец снарядил… Пришёл к сестре: "Что, — говорит, — вы, бабы, так-то треплетесь да на хвостах сплетни разносите!?." Пьяный был купец… Выкинул он эти деньги на стол: "На-те, — говорит, — айда — воевать"… Я взяла деньги — на другой день к нему. "Добром ли, — спрашиваю, — дали? Может одумались и денег вам жаль, так на такое дело недобровольная жертва пагубна". Ну, он тут обругал меня дурой… "Я, — говорит, — под пьяную руку коней шампанским мою… с чего же это мне денег жаль станет?.. Коли есть такое твоё усердие, чтоб в милосердые сёстры — ступай". Ну, заставил он меня тут поклониться ему в ноги…
— Это за что же?
— Любят они вас, очень любят.
— Доброты у них много, — оттого! Иной и говорить уж не может, а только смотрит, так в глазах у него сердце-то какое видно… Жизнь положить — мало. И ни на что они не жалуются, всё терпят… Сами знаете, как их кормят — а хоть бы один… Теперь постелей, бывает, нет — на землю кладут, холста на перевязки не хватает — всё сносят. Присядешь к нему-то — так он точно оживёт… "Сестра, ты сестра истинно милосердая". Вы как думаете? Они и молятся за нас… Они как чувствовать-то умеют; говорить — слов у него нет таких, он бы и хотел, да что сделаешь… Один умирал — так не о себе, а обо мне Бога просил…
— Ну, а в офицерской палате?