— Да года двадцать три-двадцать четыре.
— Совсем мальчик.
— Ну, ты скажешь. Мальчик! Он сегодня... — и Подгалло не без гордости рассказал о том, что случилось на заимке. — Хорош мальчик! — Подгалло встал.
— Хорош, хорош, — торопливо поднялась Полина Георгиевна. — Нашему почти ровесник.
— Да. Почти, — Подгалло долго смотрел на фотографию сына. Похож Витька и на него, и на мать. Оба они воплотились в нем. Так продолжается жизнь. — Ну, что ж, пора собираться, — он перешел в столовую, где на полу стоял раскрытый чемодан. — Молодец ты, мать. Как раз оставила место для бумаг.
Полина Георгиевна перечисляла все, что положила, вопросительно поглядывая на мужа: не забыла ли чего? Нет, не забыла. Пожалуй, если бы собирался он сам, как тогда в Финляндию с лыжным батальоном, то, наверное бы, оставил и бритву, и теплое белье.
— Плохо вам придется! — тревога снова звучала в голосе Полины Георгиевны, и вся она, маленькая, хрупкая, заметно напряглась. — Такая война страшная, Леня...
Целуя ее мягкие теплые губы, Подгалло вспомнил, что эти же слова говорила она сыну, когда тот, бодрый, смеющийся, получив назначение, уезжал на фронт. И тогда она не плакала, и тогда ее глаза были такими же сухими и строгими.
Оба они на мгновение обернулись и посмотрели на большой портрет сына, видимый в раскрытую дверь.
18
Римота бежал из части, как только их рота вернулась в казармы. Он обратился к самому командиру роты и попросил отпуск на сутки, и тот, с суровым видом просмотрев карточку взысканий и поощрений, разрешил, тут же сделав в журнале соответствующую запись. Хингана Римота достиг на четвертые сутки пути, голодный и уставший до изнеможения. Хотя и говорится, что когда к неудобствам привыкаешь, их перестаешь замечать, к голоду, который Римота также причислял к «неудобствам», он привыкнуть никак не мог. Но он шел к цели. Он даже улыбался, представляя себе выражение лица унтер-офицера, который не застанет его в казарме в день отправки в командировку... к теням предков.
Его задержали в чаще, возле обрыва, когда он располагался спать. Все произошло просто и быстро, и Римота, вчерашний солдат, не мог не восхититься выучкой этих людей, одетых в лохмотья. Не успел он прилечь, как на него навалились трое, а четвертый обыскал и связал руки.
— Шпион! — сказал, с ненавистью глядя на Римоту, среднего роста быстроглазый китаец. Как выяснилось после, это был начальник партизанской заставы.
— К круглому отверстию пятигранный болт не подойдет, — улыбнулся Римота. — Семь раз проверь, а потом не верь.
Ему завязали глаза. После утомительной и длинной дороги он очутился в землянке. Когда с него сняли повязку, первое, что он увидел, опять были черные быстрые глаза начальника заставы.