— Вам плохо? — услышал он слова, произнесенные отчетливо и медленно, как несколько минут тому назад.
Владислав поднял голову. Синие, потемневшие глаза, сузившись в щелки, строго глядели на него. «Она понимает, что я хочу убить!.. Неужели ей не хочется, чтобы я убивал?.. Кто же она такая, эта синеглазая Ориша Гай?..»
— Выпейте, здесь спирт. — Ориша протянула Владиславу маленькую мензурку. Голос ее стал низким, почти мужским.
Владислав взял мензурку и жадно выпил. Ориша была бледна. Мягкая синева глаз теперь казалась холодной и недоступной. Владислав посмотрел на нее и понял, что она хочет, чтобы он продолжал операцию, и что он не может идти против ее воли, боится совершить справедливую казнь, боится этой девушки…
Он подчинился. И теперь им овладело безразличие. Пусть все будет, как есть…
Владислав закончил операцию. На зов Ориши сразу же явились санитары, один — высокий с неестественно крупными чертами лица и щетинистыми седыми волосами, другой — низенький, верткий, с сильными жилистыми руками и впалыми глазами желудочного больного. «А ведь они стояли за дверью и ждали Оришиного зова. Хорошо, что я не возражал ей», — подумал Владислав и с облегчением вздохнул.
Санитары взяли носилки. Высокий сгорбился, вытянул руки, у низенького от напряжения появился легкий румянец на худых щеках. По тому, как они неловко брали носилки, Владислав определил, что это не профессиональные санитары.
— Ваши помощники? — спросил Владислав, когда они вышли.
— Да, они входят в персонал нашей больницы, — ответила Ориша усталым, с хрипотой голосом. — Вы можете в той же комнате вымыть руки и выпить стакан чаю.
Он медленно мыл руки, стараясь продлить еще на несколько минут пребывание в чистой комнате, а затем не спеша хлебал чуть подслащенный искусственным медом кипяток из жестяной кружки. Невеселые мысли сменяли одна другую. То и дело возвращался он к оправданию своих поступков. «Я — врач. Я не мог отказаться и не оперировать… Я — врач, я не могу покрывать свою профессию позором преднамеренного убийства. Врачи вынуждены спасать жизнь даже кровожадным… В другом случае я бы мог поступить иначе. В открытом бою рука моя не дрогнула бы…»
Как и все слабые, впечатлительные люди, он начал рисовать себе картины одну фантастичнее другой.
Раздумья прервала Ориша. Она вошла молча. На лице ее отражались усталость и равнодушие.
— Сейчас вас отведут в отдельную комнату, — сказала она и, не обращая внимания на то, как реагирует хирург на ее слова, продолжала: — Вам придется понаблюдать за состоянием больного…
Владислав втайне надеялся остаться в больничном доме. Теперь его надежды оправдывались. Ему было приятно и радостно: одна мысль о возвращении в лагерь пугала.